Одновременно с лишением людей права иметь и применять оружие новая власть всячески, через систему ДОСААФ, сеть спортивных секций и школьную военную подготовку, сублимировала в молодом поколении милитаризм в наиболее действенной форме своего проявления – идеологически ориентированной. Молодежь не учили защищать себя и своих близких, ее натаскивали на защиту государственной идеологии, учили убивать за интересы задрапированной кумачом государственной машины. И нельзя сказать, что делалось это неумело, спустя рукава. Наоборот, задавленное советским идеологическим прессом поколение проявило истинные чудеса героизма и самоотдачи – в жестокие военные годы и мирное время, как на фронте, так и в тылу. В чем нельзя было упрекнуть советский государственный механизм, так это в отсутствии воли к удержанию власти всеми возможными способами, главный из которых – опора на молодых, на их энергию и жизненные силы, на привитую с детства беззаветную веру в могущество партии, в господство большинства над меньшинством, целого над частным, общего над личным.

Шли годы, менялись поколения, но неизменным нравственным ограничителем советского сообщества оставалась верность идеологии, сущность которой, как известно, в надругательстве над идеей личности как таковой. Партию, ее высокопоставленных лидеров часто ругали, их не любили, но в критические для страны моменты народ всегда был на стороне коммунистов, всегда поддерживал и зачастую внутренне обосновывал большинство партийных начинаний и установлений. Не исключая и монопольного права коммунистического государства на личную безопасность граждан.

Так чего же мы сегодня хотим от людей, которые в нескольких поколениях «с молоком матери» впитали в себя ненависть к индивидуализму и его высшему проявлению – самозащите? Неужели они способны терпеть, перешагнув через лагерную зависть, что кто-то рядом с ними имеет право владеть действенным средством самозащиты, уже тем самым возвышая себя над другими, более беспомощными существами? Нет, они не в состоянии терпеть естественное неравенство, они всегда будут правдами и неправдами бороться против оружия. Кто-то, как выходец из спецслужб Геннадий Гудков, с позиции охранных структур, кто-то, как известный переводчик и бывший милиционер Гоблин, с позиции «неформалов», а кто-то, как премьер-министр Медведев или главный редактор «Эхо Москвы», с позиции «либеральной интеллигенции». Несмотря на титулы, звания, должности и политическую ориентацию общее у них у всех одно – они плоть от плоти этой порочной системы.

Теперь посмотрим на них с немного другой стороны.

* * *

Несмотря на разгул преступности всех мастей, кто сегодня, через 20 лет после крушения коммунистического строя выступает у нас против возможности граждан на самозащиту – любыми средствами, не только так называемым «короткоствольным» оружием, но и ножом, или иными подручными средствами? Кто вечно боится при нападении на себя и свое имущество «превысить пределы самообороны», предпочитая предать свою честь и достоинство? Кто не предоставляет даже гипотетической возможности защищаться?

Очевидно, те же самые люди способны молчаливо пробежать мимо творящегося на их глазах преступления. Таким, как они, безразличны сограждане, даже их собственные родственники и соседи, – часто до такой степени, что оказывается некому просто позвонить по телефону в полицию и рассказать о выстрелах и криках за стеной. Более того, эта поросль не просто уживается с насилием против себе подобных, она стоит на страже этого насилия, мазохистски идеологизирует и мифологизирует его. Чего стоят вымученные теории о толерантности к бандитам и преступникам, поразительная терпимость к насильникам и педофилам, «интеллигентное» замалчивание этнической преступности, химеры мультикультурализма.

Сквозь весь этот сгусток сублимированного страха просматривается ключевое упование советского человека, никогда не рассчитывавшего на собственные силы, но лишь полагающегося во всем на доброго государственного барина, который, конечно же, никогда и никого не рассудит по справедливости. Просто руки у него до всех не дойдут.

* * *

Но перейдем от метафизики к современной правовой конкретике. Носители печати советского менталитета объясняют себе и окружающим свой страх «превысить пределы необходимой обороны», возникающий при защите их жизни и здоровья от сторонних посягательств, возможностью оказаться за решеткой в соответствии со статьями 108 и 114 российского Уголовного Кодекса. Однако, обратившись к тексту этих статей, изумленные читатели обнаружат, что даже в случае доказанной в суде вины защищающегося (что далеко не всегда достигается), соответствующие санкции не превышают трех лет в случае убийства нападающего при самообороне, и двух лет в случае умышленного причинения тяжкого вреда здоровью бандита.

Не будем разбирать вопрос с поимкой праведного убийцы и доказательствами его вины. Допустим, дело гражданина, позволившего себе роскошь самообороны, все же довели до суда. В этом случае судебная практика такова, что если человек не судим и психически нормален, в большинстве случаев российскими судами принимается решение об условном осуждении, после которого самооборонщик отправляется вовсе не за решетку, а домой. К тому же самому сводится и большая часть составов преступлений, которые можно получить, защищаясь от реального и серьезного нападения.

Общеизвестно, что угроза жизни и собственности – вполне достаточное основание для готовности применить силу и летальное оружие. Однако, с этой мыслью сложно смириться многим гражданам, воспитанным в советском «государственническом» духе. Особенно характерно их отношение к защите собственности. Ведь они зачастую соизмеряют покушение на имущество с покушением на жизнь, не понимая, что защищаясь, человек обороняет все вместе, целиком, – свои вещи, свой дом в совокупности с собственной жизнью и здоровьем. Но оказавшиеся во власти «шведского синдрома» просто не в состоянии понять, что степень реализации посягательства должна влиять на умышленные действия, которые совершаются реально, но никак не на готовность к их совершению. А у этих людей понятия смешиваются, и готовность превращается в твердое намерение обязательно убить. А ведь для нормальной адекватной реакции важна имена готовность к любым последствиям, а не умысел на их обязательное причинение.

Так почему же воспитанные на советских абстракциях гуманизма граждане хотят терпеть издевательства и побои, готовы понести серьезные увечья, стать ходящими под себя инвалидами и даже встретить смерть, потерять свое имущество, но… боятся защитить себя? Почему они хотят лежать в земле, почему не хотят жить, хоть и сидеть в тюрьме, почему боятся иметь оружие, боятся стрелять, испытывают иррациональный страх перед применением холодного оружия? Неужели потому, что уповают на всесильное и премудрое государство, или же потому что боятся кары этого государства за самостоятельно принятое решение, адекватное возникшей ситуации? По-видимому последний вариант ответа более правдоподобен.

Обратимся к этому иррациональному страху – принять решение о применении силы. Очевидно, что причина отказа от готовности применить насилие и летальное оружие заключается в боязни взять на себя ответственность за возможную необходимость это решение принять.

Именно по этой причине определенная категория людей априори боится просто носить, ну а тем более применять «холодное» и «горячее» оружие, активно протестует против разрешения на свободное ношение средств действенной самозащиты. Эта же категория лиц всегда согласна на разного рода паллиативы в виде так называемого «нелетального» оружия самообороны, которое при ближайшем рассмотрении вовсе никаким оружием не является. Отчего так? Да просто потому, что, как уже говорилось выше, такие люди всегда готовы поддаться, убежать, уйти от ответственности, от них бесполезно ждать помощи жертвам нападения, они всегда склонны спрятаться за власть, какой бы людоедской или недосягаемой она ни была.

Вместо активных действий или оказания помощи, призвание подобных – заниматься самооправданием под воздействием пралогического страха перед карательной системой, которая представляется чем-то неведомым и потому страшным. Налицо порок в логике мышления, отход от рациональной категории познания в сторону фрагментарных знаний и табу. Именно по этой причине члены многих доисторических, да и ныне живущих племен при нарушении шаманского запрета натурально умирали от собственного страха. И не важно, что вместо табу в нынешней России выступают «непознаваемые» статьи Уголовного Кодекса по превышению необходимой самообороны, поскольку страх перед нарушением «неведомого» закона перевешивает риск реальной смерти или пожизненной инвалидности.

В первую очередь, все это является следствием минимального уровня доверия правоохранительным органам, наличия непрозрачной и управляемой судебной системы. Что говорит о том, что из всех функций уголовного законодательства, включая его ценность как общественного блага, в стране осталась одна-единственная – охранительная. Другими словами анархия в государстве не наступает лишь потому, что люди попросту боятся наказания, что совершенно неудивительно и закономерно, и является планомерным итогом того, во что превратилось у нас правосудие.

Основополагающим мотивом поведения людей, преодолевших границы адекватности, здесь является не столько страх перед государством с его Уголовным Кодексом или боязнь нарушения норм общественной морали. В центре сил тут не что иное, как патология безволия, в свою очередь порожденная многолетней государственной политикой в этом направлении.

О.Воробьёв

Источник

Так вот врач, с которым я разговаривал сегодня, высказал интересную мысль.

Начиная с шестидесятых годов, в США идёт размывание грани, между психически больными людьми и теми, кто здоров. Психиатров и клиническую психиатрию стали стремительно выдавливать всякого рода психологи и психотерапевты. Курс на «гуманизацию» психиатрии, адаптацию психически больных теперь, спустя четыре десятилетия оборачивается против США всё более увеличивающейся волной «неспровоцированного» насилия.

Еще как спровоцированного! США сами его провоцировали четыре десятка лет, старательно размывая, и всячески сужая понятия таких явных психический болезней, как та же шизофрения. В итоге, из-под медицинского контроля и медицинского сопровождения были выведены миллионы психически больных людей, которые за эти годы просто растворились среди населения. Растворились, но не исчезли, став, фактически, минами замедленного действия. И эти мины оглушительно взрываются такими вот Адами Ланза. Ведь, как сказал этот врач, «синдромом Аспергера» фактически является ни чем иным как симптомом шизофрении, и в большинстве случаев люди с таким диагнозом заканчивают именно в клинике для шизофреников. Но при этом людей с «синдромом Аспергера» больными упорно не считают, называя это «небольшим отклонением» и «неопасной формой аутизма». По словам же моего знакомого, упомянутый синдром лишь одно из начальных проявление шизофрении.

Я спросил знакомого врача, что бы было с Ланзой, появись он у нас?

- В былые годы выявили бы еще в школе, взяли бы на учет, – ответил доктор - При обострениях забирали бы и лечили бы. Приступы крайне редко начинаются резко и бессимптомно. Обычно клиника нарастает. Если бы был признан опасным – жил бы за казенный счет…

Но, к огромному сожалению, мы сегодня идем по стопам США.

Психиатрические лечебницы массово закрываются. По домам распускают даже агрессивных и опасных больных. В моей деревне на Смоленщине жил тихий «заговаривающийся» «шиз» Саша. В его семье диагноз «шизофрения» пришел по женской линии. Его мама круглый год ходила в вязанной шапке, т.к. в ее голове, по ее словам, росла сосулька и только шапка помогала ее растапливать. Весной и осенью при обострениях Саша лежал в больнице. Но в начале 90-х в больницу его перестали класть, и он последовательно забил до смерти сначала отца, а потом и мать. После этого его, наконец, забрали в лечебницу. Но в году так - эдак в 99-ом его выпустили в связи с закрытием лечебницы. Он вернулся домой, причем не один, а с женщиной-пациенткой этой же клиники, но неврологического отделения, которая приехала с пятилетней дочкой. Через три месяца при очередном обострении он забил ее до смерти, дочка чудом успела спрятаться. С… опять забрали, уже в очередную клинику и в очередной раз, спустя шесть лет выпустили.

Спустя год он умер от рака.

То есть, фактически, в Ньютауне больной шизофреник, который не получал необходимого лечения и никак не наблюдался у врачей, слетев с катушек, устроил бойню в местной школе.

И, что особенно интересно - Адам Ланза не смог получить разрешение на покупку и ношение оружия. Видимо, местная разрешительная система понимала, с кем имеет дело лучше, чем местная психиатрия. А достать нелегальное оружие, что в США, что в России – дело недолгое.

При чем тут, спрашивается, «легализация оружия» в России?

Источник

* * *

Как же это возможно? Почему так происходит? Ну не может же такого быть, чтобы жители России чем-то таким уж особенным отличались от арабов, болгар или поляков, молдаван и эстонцев, евреев, литовцев и американцев. Или, например, от подданных Российской империи. Предвыборные сказки про «криминальный менталитет» разбиваются при ближайшем рассмотрении жизни российской диаспоры за рубежом. Ну а о трансцендентном русском фатализме можно рассуждать лишь будучи на околоземной орбите. Только в случае оторванности от народной жизни и могут возникать подобные досужие фантазии.

Скорее, причина криминальной катастрофы в России в другом. Сама беспомощность людей, обреченных нашими законами на полную беззащитность, соблазняет на преступления бандитов, воров и насильников, десятилетиями взращиваемых на безблагодатном законотворческом поле.

Трудно даже представить, во сколько раз нужно увеличить количество полицейских, чтобы на наших улицах стало спокойнее. Да и вряд ли их количество когда-нибудь перейдет в правоохранительное качество. Государство, отняв у граждан право на свободное владение и распоряжение оружием, а также национализировав свободу его ношения, предоставило преступникам возможность не бояться встретить отпор.

Это состояние прекрасно иллюстрируется простым примером. Существуют две коробочки с конфетами, в каждой из них конфет много, но в одной из коробочек спрятался один-единственный отравленный леденец. Неужели же кто-то, обладая хоть минимальным, на уровне питекантропа, здравым смыслом, возьмет конфету из коробочки, где есть отрава? Нет, он предпочтет запустить руку в коробку, где гарантированно нет смертельной опасности.

А теперь представим, что этот «отравленный леденец» представляет собой аллегорию вооруженного человека в толпе, готового дать сопоставимый отпор своему обидчику. Ведь в каждый подъезд полицейского не поставишь, каждый вагон электрички «летучим отрядом» оперативников не снабдишь, нынешние дружинники способны охранять лишь себя, ну а про профессионализм магазинных или ларечных охранников и говорить нечего. Вместе с тем вооруженный человек может очутиться всюду, а внешность его зачастую будет обманчива. Поэтому грабитель или бандит будет вынужден постоянно сомневаться, стоит ли подойти к хрупкой девушке, у которой может оказаться легкодоступный пистолет, или же к старушке, носящей при себе в поездках миниатюрный дирринджер, или к старичку, карман которого чуть оттягивает крохотный заряженный револьвер. Но даже если у жертвы не окажется под рукой оружия, всегда рядом найдется кто-то, кто в состоянии ее защитить, применив или просто продемонстрировав оружие, готовое к применению на поражение. Опасность нарваться на смертельный выстрел (а герои среди бандитов встречается чрезвычайно редко) и будет тем сдерживающим фактором, которого нас лишили гуманисты-большевики почти 100 лет назад.

К сожалению, нынешнее российское законодательство также не дает россиянам права на действенную самозащиту с оружием в руках, фактически оказываясь на стороне преступников. Закон трактует самооборону исключительно как комплекс действий, предпринимаемых человеком для пресечения нападения против него самого, либо его родных или близких. О друзьях или незнакомых людях в российском законе речь не идет вообще. По всей видимости, вот она, причина уличной апатии, нежелание заступаться за ближнего своего, нарушая при этом закон.

Результат введения права на ношение настоящего оружия — это создание ситуации повышенного риска для потенциального преступника. С момента, когда оружие легально находится под рукой, каждый совершеннолетний житель России немедленно получает дополнительную защиту – страх преступника перед вооруженным отпором. Пожилой возраст, пол, физическая комплекция жертвы уже не гарантируют ему безопасность в ситуации, когда в любой косметичке разбойника может встретить смерть. Именно угроза смерти, а вовсе не массовый расстрел злоумышленников, приводит в странах, признающих право на применение гражданами оружия, к снижению числа преступлений, к уменьшению доли наиболее опасных из них – умышленных насильственных преступлений. Вряд ли преступники там перевоспитываются или становятся законопослушными гражданами, но наверняка большая часть грабителей и бандитов предпочитают заниматься менее опасной «работой». Главное - государство перестает быть гарантом безопасности преступника.

* * *

Но не всегда в России люди были настолько беззащитны. До Октябрьского переворота 1917 года любой российский подданный мог без особых трудностей приобрести для самозащиты пистолет или револьвер, не говоря уже о холодном оружии. Хотя в 1905 году в связи с революционными выступлениями и были введены некоторые ограничения, в первую очередь, на покупку оружия армейских образцов, полный запрет на владение оружием самообороны был введен уже Декретом Советской власти в 1918 году: большевикам не нужны были помехи при проведении политики тотального террора, ограбления деревни и борьбы с церковью. В период «Новой экономической политики» на короткое время ограничения были ослаблены. После скорого сворачивания НЭПа, с развертыванием коллективизации и новой волны массовых репрессий, запрет на приобретение и ношение оружия для самообороны для советских граждан стал абсолютным. Незначительное послабление, и то на очень короткий период, произошло уже во времена хрущевской «оттепели», когда охотничье оружие можно было купить по предъявлению паспорта и охотничьего билета. С началом периода «застоя», произошло очередное завинчивание гаек, малокалиберные и охотничьи пневматические винтовки перестали свободно продаваться в спортивных и хозяйственных магазинах, у профессиональных спортсменов были изъяты пистолеты и револьверы.

Современная история показывает, что всегда ограничения на гражданское оружие устанавливались государством по политическим или идеологическим соображениям, а вовсе не для защиты от криминальной угрозы. Чтобы понять превалирующие в данном случае мотивы, стоит привести цитату из американского Билля о рабах конца XVIII века: «Ни один раб не должен хранить или переносить оружие, если только у него нет письменного приказа хозяина или если он не находится в присутствии хозяина».

С падением коммунистического режима некоторые виды огнестрельного оружия, несмотря на беспрецедентное давление органов внутренних дел и спецслужб, все же были восстановлены в правах. Вначале отдельным указом президента право владеть оружием самообороны было предоставлено фермерам. Позднее, после принятия закона об оружии в 1994 году, все несудимые дееспособные граждане России получили возможность по лицензии приобретать и хранить дома ружья для самообороны. Правда применять это оружие нормы подзаконных актов по сути запрещают, поскольку храниться оно должно исключительно в стационарных сейфах, да к тому же в разряженном и, как правило, разобранном и зачехленном виде. Попробуйте сосчитать, сколько драгоценного времени для осуществления своего права «самообороны» потребуется, чтобы найти ключи, открыть сейф, расчехлить, собрать и зарядить ружье (патроны, кстати, должны храниться отдельно от оружия), снять его с предохранителя. Поэтому те, кто действительно хочет защитить себя и своих близких, вынужден ежедневно нарушать драконовские требования МВД, находясь под постоянным «дамокловым мечом» полицейского произвола.

Вместе с тем практика применения закона об оружии в очередной раз посрамила проповедников комплекса национальной неполноценности, постоянно рассуждающих о том, что россияне в массе своей не способны нести ответственность за собственные поступки. В России, как и во всем цивилизованном и недоцивилизованном мире, легальное оружие лишь в редчайших случаях используется при совершении преступлений. Можно сказать, что практически не используется. И при этом, что вполне естественно, оружие эффективно помогает его владельцам отражать нападения.

Отдельно стоит упомянуть правовой курьез в виде так называемого «оружия ограниченного применения». Право на владение этим «оружием» было внедрено в законодательство летом 2011 года в качестве паллиатива газовому оружию с возможностью стрельбы резиновыми пулями. Эти нелепые устройства, стреляющие резиновыми шариками на расстояние до 10-15 метров, вообще сложно называть оружием. По мощности и убойной силе самые совершенные из них и вполовину не дотягивают до мелкокалиберного пистолета. В качестве оружия самообороны они просто опасны, поскольку могут только провоцировать преступника, не принося ему существенного вреда. Да и применяют-то их в качестве нелетального оружия нападения, как правило, именно преступники. Поэтому говоря о действенной самообороне с помощью огнестрельного оружия, нужно иметь в виду лишь боевое оружие, а не всяческие под него подделки вроде газовых пистолетов и резинострелов, револьверов Флобера и пневматики.

Некоторое время назад отечественным мечтателям казалось, что совсем недолго осталось ждать окончательного восстановления оружия в правах, что возможность хотя бы владеть пистолетом или револьвером и, страшно даже подумать, право носить короткоствольное оружие в целях самообороны уже не за горами. Этого, однако, не случилось, да и не могло случиться. И главная причина тому — ожесточенное сопротивление сонма служб безопасности, легиона правоохранительных органов и «силовиков», для которых беззащитность граждан служит источником уже не просто дополнительных доходов, но и формой самого их существования в нынешнем виде.

Помимо этого запретители создают прекрасную возможность фальсифицировать уголовные дела. Ведь достаточно «найти» в бардачке автомобиля, в кармане куртки или ящике стола всего несколько патронов от незарегистрированного оружия. После этого, в соответствии с действующим законодательством, следователь вполне может открывать уголовное дело и подвергать аресту подозреваемого.

Немало способствует этому и практически полная дезинформированность общества о том, насколько право на ношение боевого оружия может влиять на человеческую жизнь. Десятилетия умышленной и изощренной пропаганды приучили людей бояться оружия, бояться последствий его применения для самозащиты, вообще бояться любого вооруженного человека, даже охотника; породили бесчисленные страхи и комплексы, способствующие исполнению над разобщенным обществом доктрины «разделяй и властвуй».

* * *

Дни Британской империи, как и Советского союза ушли навсегда. Совсем недавно можно было наблюдать, как во время массовых беспорядков в Лондоне мародёры с гордостью называют свою криминальную активность «большим весельем». Головорезы, координирующие свои передвижения посредством телефонных сообщений и сайтов социальных сетей, грабили невинных людей на улицах Лондона средь бела дня. При этом преступники, число которых значительно превышало количество полицейских, упивались сознанием того, что преступления не встречают отпора. Было стыдно наблюдать за теми британцами, которые в результате десятилетней промывки мозгов средствами массовой информации, практически не сопротивляясь, отдавали себя на заклание словно овцы. При этом поразительно напоминая граждан бывшей Страны Советов.

Остальные британцы, не желающие сдаваться без боя, боялись отнюдь не бандитов, но карающего меча собственного правительства. Ведь взять дробовик из сейфа для защиты чьей-либо семьи представляет собой в глазах что британского, что российского, правосудия настоящий преступный умысел.

Те, кто изучал азы военного дела, знакомы с тактикой «разделяй и властвуй». Успешно используемая генералами на протяжении всей истории, та же самая тактика применяется запретителями оружия против вооружённых людей во всех частях света, включая Россию и Великобританию.

В 1987 году после серии убийств в местечке Хагенфорд английское МВД предложило запретить все полуавтоматические мелкокалиберные ружья. По всей стране тогда прокатилась общественная дискуссия, в результате которой владельцы «мелкашек» оказались противопоставлены всем остальным вооруженным жителям королевства. Такое разделение привело к ослаблению общего положения владельцев оружия в стране.

С самого начала хагенфордские убийства окружала пелена дезинформации. Долгое время английское общество было в неведении, что офицеры полиции, которые первыми прибыли в Хагенфорд, были слабо вооружены и теряли бесценные минуты, сидя в укрытии. В это же время убийца разгуливал на улице и расстреливал невооружённых граждан, уже лишенных к тому времени английскими законодателями права скрытного ношения оружия. Кроме полуавтоматической винтовки у убийцы был также пистолет и нелегальный пулемёт. Но этого так и не удалось предать гласности.

Боясь возмущения со стороны оружейного сообщества, английское правительство и средства коммуникации сначала оставили в покое владельцев пистолетов. При этом средства массовой информации оставили без внимания, что безумец по имени Райан застрелил 9 из 14 невооружённых жертв именно из пистолета. Вместо этого были демонизированы винтовки, ставшие популярными в Англии с ростом числа энтузиастов практической стрельбы. Выбор граждан, уверенно поражающих те же цели на600 ярдов, в которые военные стреляют на расстояние вдвое меньшее, привёл правительство в крайнее недовольство. Можно сказать, что уроки Второй мировой войны, когда вооруженные англичане были готовы стоять до последнего за Британские острова, были преданы забвению.

Несмотря на заявление бывшего министра внутренних дел Великобритании Леона Бриттена о том, что «Вы не можете издавать законы против сумасшедших», Парламент в 1988 году принял поправки в закон об оружии, запрещающие мелкокалиберные полуавтоматические винтовки.

Этот закон стал результатом 25-летней неуемной работы британских борцов с оружием. Причем методы их борьбы не страдали новизной; всё время через подконтрольные СМИ владельцев оружия заверяли, что лишь легальное им владение спасает от конфискации и что соответствующие законы направлены только против преступников.

Регистрация серийных номеров винтовок и пистолетов началась еще в 1968 году. Спустя 20 лет, когда полуавтоматические винтовки были в Англии запрещены, правительство знало, где и у кого их найти. И ведь гуманистов-запретителей никогда не смущало, что доверяя солдатам во время службы в армии полностью автоматическое оружие, тех же солдат, вернувшихся домой, лишают естественного права владеть оружием, несопоставимого по мощности с армейским.

Британская законодательная машина на этом не успокоилась, и в 1997 году, после массовых убийств в Дамблейне, были запрещены уже все пистолеты. Не довольствуясь этим, в 2006 году Парламент принял закон о сокращении насильственных преступлений, который поставил вне закона заказ и пересылку по почте пневматических пистолетов, которые каким-то чудом еще можно приобрести в России.

Интересно, что запрет короткоствольного оружия в Англии прямо отразился на вооруженной преступности. По экспертным оценкам британского МВД, за годы запрета она выросла минимум в 3 раза из-за огромного потока нелегального оружия из стран Восточной Европы. В 2007 году теневой министр внутренних дел Великобритании Дэвид Дэвис подтвердил, что английская анти-оружейная политика полностью провалена. При этом официальные лица из правительства представили доказательства, что убийства и тяжкие телесные повреждения с применением огнестрельного оружия выросли более чем на 400% с момента запрета пистолетов.

Похожая ситуация развивалась в свое время и в ряде бывших британских колоний. В качестве примера можно взять Канаду, в которой 15 февраля 2012 года парламентом была наконец закрыта бесполезная программа регистрации длинноствольного оружия, действующая с 1998 года и на реализацию которой впустую ушло почти 3 миллиарда долларов. За 14 лет действия этой программы с помощью созданного оружейного реестра не было раскрыто ни одного убийства. Вместо этого огромное число полицейских ежедневно было отвлечено от патрулирования улиц для выполнения никому не нужной бумажной работы. Схожую функцию в России уже много лет выполняют бюрократы из лицензионно-разрешительной системы, превратившейся в коррупционный нарост на каждом районном отделении внутренних дел. Увы, российский парламент, в отличии от канадского, не в состоянии прекратить бессмысленное растрачивание денег на ведение оружейного реестра.

Вернемся к Англии. Легко убедиться, что от регистрации оружия до его конфискации прошло всего 30 лет, и теперь можно сказать, что британское общество окончательно защищено от себя самого. Правительство конфисковало все эти нехорошие винтовки и пистолеты, которые никогда не использовались, да и не могли использоваться в преступлениях. Принцип «разделяй и властвуй» в очередной раз показал свою эффективность.

* * *

Для России очень показателен опыт британского разоружения населения, поскольку наши доморощенные запретители действуют теми же самыми методами. Как и в Великобритании, российские СМИ пытаются изобразить владельцев оружия как неких подражателей Рэмбо. Насквозь пропагандистские полицейские сериалы и детективы допускают возможность вооруженной самообороны только для «силовиков», в то же время попытки отпора бандитам со стороны обыкновенных граждан представляются в комическом виде, а те выдуманные сценаристами персонажи, кто на это все же отваживается, как правило погибают. Исключения, к которым можно отнести фильм «Ворошиловский стрелок» Станислава Говорухина, лишь подтверждают общее правило – граждане, по мнению кучки «специалистов», не имеют права на вооруженный отпор ни в каком виде.

В результате в России, как и в Англии, лица, на законных основаниях владеющие оружием, всячески это оружие от чужих глаз скрывают, боясь нанести своим родственникам и соседям незаживающие моральные травмы. Даже собираясь на охоту или в тир, эти законопослушные граждане стремятся загружать оружие в машины тайком, украдкой пронося его по улице до собственного гаража.

Но между Россией и Англией есть и определенные различия. В Англии в подобном положении дел виновно, прежде всего, благодушие английских владельцев оружия, почему-то решивших, что не они являются мишенью для запретителей. Словно кролики, они попрятались в темноту, довольные уже тем, что их не уничтожили сразу, растянув процесс конфискации на пару десятилетий. В России же попросту утрачена традиция отстаивания собственных прав, действенных правозащитников – единицы, а распропагандированное и одичавшее население воспринимает саму идею защиты попранных прав в штыки. Поэтому, как ни покажется это странным, с усилением влияния правозащитных движений и укреплением либеральных ценностей, что напрямую связано с физическим увеличением числа представителей так называемого «среднего класса», у нас все же имеются перспективы либерализации оружейного законодательства.

* * *

Зачастую бытует мнение, что власти не допускают права свободного владения и распоряжения оружием из-за какой-то навязчивой «народобоязни». Однако, я не уверен, что это является единственным мотивом для большинства так называемой элиты. Когда большевики в 1918 году принимали решение об изъятии оружия, то за этим тогда стояли действительно сугубо политические причины. Но сегодня в России на руках у населения немало официально зарегистрированных полуавтоматических винтовок и другого оружия «уличного боя». И вместе с тем простой дамский пистолетик, для свержения власти явно не слишком приспособленный, до сих пор находится вне закона.

Отчасти здесь можно говорить об инерции мышления людей, выросших в обществе, лишенном оружейной культуры, где оружие в руках человека, не одетого в униформу, автоматически вызывает ассоциации с криминальными сводками и боевиками. Да и вряд ли власть вообще всерьез задумывалась над этой проблемой. Формулирование государственной политики в данном вопросе попросту отдано на откуп органов внутренних дел и спецслужб. А они, к сожалению, исходя из своих ведомственных интересов, все время пытаются направить ее в запретительное русло. Не могут иначе.

Да и с точки зрения государственной оборонной политики, широкое распространение прав владения оружием влияет на обороноспособность страны исключительно с положительной стороны. Разумеется, в современных войнах основную роль играет армия, оснащенная гораздо более мощными вооружениями. Но на практике, все большее количество вооруженных конфликтов проходит в формах партизанской войны и диверсионных рейдов. А в таких ситуациях способность населения дать своевременный отпор или поддержать действия вооруженных сил может оказаться очень существенной. Чтобы далеко не ходить, вспомним хотя бы роль ополчения в отражении вторжения боевиков в Дагестан в 1999 году.

Несомненно, возможность свободного владения и ношения гражданами огнестрельного оружия создаст менее благоприятную обстановку для террористических вылазок, предотвратит случаи захвата заложников, стрельбу одиночек в людных местах и многие другие инциденты.

Кроме того, широкое распространение оружейной культуры может облегчить задачу обучения новобранцев, что особенно актуально в связи с сокращением сроков военной службы. Все это закономерно приведет к увеличению числа желающих служить без всякого принуждения, по контракту. Ведь принадлежность к семье с развитой оружейной культурой существенно повышает вероятность решения поступить на военную службу. Постепенно армия перестанет быть пугалом и, возможно, приобретет черты элитарности.

Помимо прочего, наличие оружия на руках населения приносит еще и огромные экономические плоды. Во-первых, происходит прямое стимулирование отраслей промышленности и сферы услуг, связанных с оружием. Это не только производство оружия, но и боеприпасов к нему, разнообразное вспомогательное снаряжение, услуги тиров, инструкторов по стрельбе и многое другое. Во-вторых, растет сфера самореализации для малого бизнеса, катастрофически и традиционно недоразвитого. Между тем во всем мире этот сектор играет очень существенную роль, обеспечивая значительную часть инноваций, быстрее всего реагируя на покупательский спрос, снижая безработицу и социальное напряжение. Вооруженный бизнесмен, имеющий право на самооборону и защиту плодов своего труда, сможет избавить себя и свою фирму от бездельников-охранников, к тому же, как правило, навязанных со стороны. Сегодня наличие охраны в штате малых предприятий по существу является формой завуалированной дани могущественным охранным фирмам, контролируемым высокопоставленными чиновниками из сферы правоохранительных органов и спецслужб.

Как видим, государству увеличение среди населения доли вооруженных и потому независимых граждан, идет лишь на пользу. Государству это выгодно, это выгодно гражданам, потребителям и производителям, выгодно всем, кому не безразлична судьба страны. Ведь сколько-нибудь серьезных, выдерживающих минимальную критику, обоснований для запрета свободного оборота гражданского оружия не существует. А результат отмены абсурдных запретов может быть очень значительным. И не только в интересах снижения преступности, но и в обеспечении национальной безопасности и ускорении экономического развития России. Сделаю здесь одну оговорку – к сожалению, все это выгодно лишь сильному государству и достаточно развитому гражданскому обществу.

* * *

Между тем современная Россия не является сильным государством. А располагая приведенными в начале статьи цифрами, сложно, мягко говоря, говорить о том, что некоторые черты государства в нынешней России вообще прослеживаются. И вот на этом малообещающем фоне мы опять слышим высказывания одного из лидеров страны о необходимости очередного ужесточения анти-оружейного законодательства, о введении запретов на покупку пневматического оружия, о необходимости прохождения сложнейших теоретических экзаменов в определенных правительством учебных заведениях для возможности владения газовыми пистолетами. По сути власть делает все для того, чтобы элементарный инструмент, по сложности и утилитарности несколько уступающий лопате, превратился в своего рода фетиш, предмет роскоши, показатель статусности и всемилостивейшего благорасположения.

Но что такое оружие? Это всего лишь средство, кусок обработанного металла, предмет, необходимый для самообороны. Как известно, оно может быть и стреляет, но убивает всегда человек. Поэтому вне зависимости от того, будут ужесточаться законодательные анти-оружейные нормы, или все же государство дорастет до понимания важности и полезности свободы владения, распоряжения и ношения гражданами настоящего оружия, проблемы собственной защиты люди будут решать всегда только сами. И нет ничего хорошего в том, что дешевле и проще будет приобрести с рук незарегистрированный пистолет, изготовить самострел, превратить в кинжал отвертку или сделать из бензина «коктейль Молотова», чем просто пойти в ближайший магазин и купить без лишних мытарств то, что полагается каждому жителю Земли по праву рождения, что гарантируют нам Конституция и Декларация прав человека, что 24 часа в сутки дает людям право на защиту.

О.Фатов

Источник

К слову, на Украине давно внесли аналогичную новеллу в свой УК. Звучит это примерно так: при вооруженном либо групповом нападении, а также при насильственном противоправном проникновении в жилище оправдано применение по нападавшим огнестрельного оружия на поражение, либо иных средств, независимо от тяжести последствий. Формулировка хорошая, законченная. Только, беда одна – самооборонщиков у них все равно сажают. Точно также как у нас. Потому что если есть у следствия и прокуратуры желание обойти закон, они все равно трактуют все иначе. А судебная практика в делах самообороны обычно носит обвинительный характер. Поэтому закон, конечно, полезный и нужный. Но вот будет ли он работать – вот в этом есть некоторые сомнения.

«СП»: — Вообще, наши граждане имеют право защищаться от преступных посягательств? Или им остается только уповать на помощь полиции?
- Помните, как в старом советском анекдоте. Приходит человек на консультацию, спрашивает: «Скажите, я имею право?» «Да, — говорят ему, — имеете». «Нет, я точно могу?» — переспрашивает. «Нет, не можете». Право-то мы имеем. Вы можете защищаться всеми возможными способами. А если на вас или кого-то из ваших домашних напали с угрозой жизни, либо внезапно, то вы имеете право на применение «смертельного насилия». По закону все красиво. А на практике — не совсем.

«СП»: — Многие сейчас говорят, что надо вооружаться, потому что если полиция часто «умывает руки», то каждый человек вправе защищать себя самостоятельно. Но не перестреляют ли наши граждане друг друга? Ведь случай с Сергеем Помазуном, который расстрелял шесть человек в Белгороде на этой неделе,дает лишний аргумент в пользу такой позиции?
- Все-таки начнем с того, что оружие у него было нелегальное. Это – раз. Рынок нелегального оружия огромен: по оценкам экспертов МВД, рынок этот составляет от 5 до 9 млн. единиц оружия. Его мы контролировать никак не можем. Поэтому если мы сейчас начнем изымать оружие у законопослушных граждан или «завинчивать гайки», то получится, как в том анекдоте – ищем не там, где потеряли, там, где фонарь горит. Мы можем, конечно, изъять все легальное оружие…

«СП»: — Что же произойдет в таком случае?
- Ну, представьте себе самые обычные весы: на одной чаше весов — вооруженная преступность и на другой – наша способность защитить себя, хоть как-то. И, снимая со второй чаши весов легальное оружие, позволяющее хоть как-то противостоять преступникам, мы, тем самым, преступности просто развязываем руки окончательно. Вот один факт из недавней истории, когда приняли первый закон об оружие и граждане, не являющиеся охотниками, смогли приобретать себе гладкоствольное огнестрельное оружие, охотничьи ружья, обычно. Это был разгул 90-х. Одним из весьма популярных способов поправить криминальный бюджет тогда были квартирные грабежи. Потому что когда люди дома, из них можно просто выбить информацию, где хранятся ценности, не надо долго искать. Но когда в домах стали появляться ружья, то за очень короткий срок количество нападений на квартиры сократилось примерно в десять раз. Вместо слез преступников стали встречать картечью. И они поняли, что безопаснее красть: путь придется подольше повозиться, зато не подстрелят.

«СП»: — То есть, для вас, оружие — это инструмент сдерживания преступности?
- Очень сильный инструмент. И ведь кому мы его даем, то мы и получаем. Сегодня оружие отдано на улицах исключительно в руки преступности – мы имеем преступность. Если мы позволяем этим оружием владеть законопослушным гражданам, то мы, тем самым, повышаем наши шаткие шансы на выживание. Мы снижаем количество тяжких преступлений против личности. И особенно это заметно, где пошли по пути вооружения населения именно на улицах — об этом свидетельствует вся мировая статистика, подчеркну – вся.

«СП»: — Поясните…
- Речь идет о том, что дом все-таки защитить можно. Оружие у нас разрешено. У нас запрещено «носильное» компактное оружие, как раз то, что нужнее всего. Потому что чаще всего нападают не на жилье, чаще всего нападают на улице. А там, где граждане пистолеты имеют право иметь и носить, количество насильственных уличных преступлений за очень маленькое время упало вдвое. Мы же, по последним данным НИИ академии генпрокуратуры, ежегодно теряем порядка ста тысяч человек от криминала. Получается, что цена за разрешение пистолетов – 50 тысяч жизней в год, а, возможно, и больше, потому что чем хуже ситуация, тем больше цифры снижения. Дело даже в том, что полиция «умывает руки», самая замечательная полиция не в состоянии охранять каждого гражданина на улице. Это надо понимать.

«СП»: — Почему тогда соответствующего закона до сих пор нет? Кому-то он невыгоден?
- Как ни парадоксально, это не выгодно производителям оружия. Логика здесь простая. То, что сейчас уже продается, приносит прибыль. Если разрешить нормальные пистолеты к продаже, то рынок травматики умрет напрочь. Никому не нужно будет покупать эту дрянь с резиновой пулей, когда есть нормальное оружие со свинцом. Очень сильно сократиться и рынок гладкоствольного оружия, потому что многие покупают его не для охоты, а для самозащиты. Даже в доме дробовик все-таки избыточно мощная штука и смертоносная. Потому что при одиночном выстреле из пистолета (соответственно, при попадании в корпус) выживает 90 % раненых, если им оказана медицинская помощь. При выстреле из дробовика – не больше 10 %. То есть, это сразу однозначно – труп. Поэтому пистолет во многих случаях предпочтителен даже для защиты дома, не говоря уже о защите на улице, где у него просто нет альтернативы.

И второе – есть политическое нежелание власть имущих уравнять себя с нами. Для многих политиков, депутатов, крупных чиновников и иже с ними пистолеты – это что-то вроде «мигалки» на машине: «У меня есть, ну а народ перебьется». Вот это две составляющие, плюс инерция мышления и искусственно созданное общественное мнение о страшной угрозе гражданского оружия.

«СП»: — Это не так?
- Нет, конечно. Стрельба в Белгороде показала наглядно, что если кто хочет совершить преступление, оружие найдет. Больше того, несколько месяцев назад, например, в штате Техас произошло массовое убийство. Оружием преступнику служил обычный канцелярский нож с выдвижным лезвием. Тем не менее, он зарезал им то ли семь, то ли восемь человек. Нашелся вооруженный человек, опять-таки, заметьте, не полицейский, а прохожий, обладающий лицензионным оружием, и пресек это преступление. К слову, вооруженные граждане той же Америки задерживают ежегодно в два с лишним раза больше преступников, чем вся полиция страны, которая, надо сказать, работает весьма неплохо. Но полиция не в состоянии обеспечить охрану каждого из нас, и это даже не входит в ее функции — она занимается охраной общественного порядка.

Юрист Павел Пятницкий, в недавнем прошлом член общественного совета при МВД, назвал инициативу депутатов полезной:

- Ни у кого из нормальных людей нет, конечно, такого желания — убить человека. Но есть много примеров, когда человек оборонялся, в том числе и в своем жилище, и совершил убийство. Ну, скажем, он оттолкнул преступника, тот упал, ударился виском. Или бандит напал с ножом, а он, защищаясь, ударил его стулом или скалкой, или отрезком трубы – тот умер от черепно-мозговой травмы. Был просто вопиющий случай год или два назад, когда к ветерану Великой Отечественной войны залезли двое негодяев, разбили старику голову, душили… Как-то он добрался до ружья и выстрелил – один из нападавших убежал, а второй был убит. Так в отношении этого деда хотели возбудить уголовное дело. К нему ночью залезли, ему проломили голову…как можно здесь говорить о каких-то пределах? Ну, это же позор.

Понятно, что мой дом – моя крепость. Так ведь и крепость нужно защищать. У моего знакомого в Штатах на доме висит табличка: на ней рисунок – два перекрещенных кольта и надпись «Я не звоню в 911». То есть это своего рода предупреждение, как у нас «Осторожно, злая собака»: если ты зайдешь ко мне бес спроса, я тебя застрелю.

У нас, я напомню, каждому гражданину право на неприкосновенность его жилища, жизни и здоровья гарантировано Конституцией. Государство дает мне и свидетельство о праве на собственность. Мой дом – это моя территория. Я тут живу, тут моя семья, мой ребенок, и, конечно, я должен всеми возможными способами их защищать, если ко мне вдруг зайдут незваные гости.

Источник