Жила-была в старину сердитая царица. Всё ей было не по нраву: то не так, и это не по ней. Вот гуляет однажды царица по саду, а солдат возле будки на часах стоит. Увидел солдат царицу - никогда её не видел. "Ишь ты!" - подумал и ухмыльнулся. Не знал солдат - вроде стоял при дворе, - что пред царицей ни ухмыльнуться нельзя, ни нахмуриться, ни умильным быть: всё одно царица нравом кипела.
Глянула царица на солдата: - Ты чего ухмыляешься?
А простой солдат чего скажет царице? Ничего он сказать не мог и невзначай или так, спроста, что ль, опять ухмыльнулся. Тут царица сперва и слова сказать не могла от злости. Потом кликнула кого надо. - Давать, - приказывает, - этому солдату по двадцать палок каждый день с утра.
С тех пор с утра, как встанет, получает солдат двадцать палок. Били-били солдата, целый год били. Как проснётся - так двадцать палок, хоть в будни, хоть в праздники. Измучился, исхудал солдат, бить его не во что стало. А царица и забыла про него: пусть бьют до смерти; она теперь на других серчает.
Что тут делать солдату? Не миновать ему смерти от палок, забьют его. Солдат у того, у другого спрашивает - выбирает, кто поумней считается. А умные ему в один ответ: - Терпи, - говорят. - Чего с царицей сделаешь, она сердитая.
Солдат выслушал умных, а сам подумал: "Эх, не вам терпеть, а мне!" - и пошёл к дураку. При войске у них дурак жил, его солдаты с кухни кормили и выношенную одежду давали ему донашивать.
Солдат сказал дураку, как ему живётся, а дурак и сам уж знал. - Э, да не поможешь ты мне! - сказал солдат. - Ведь ты дурак.
А дурак: - Как так не помогу! А не помогу, так и зла не сделаю, ты при своём останешься. Дай мне копейку.
Дал ему солдат копейку. Повёл дурак солдата на край города. Шли они, шли, далеко ушли; кругом их бедные домишки стоят, дворцов давно нету. "Эх, - думает солдат, - далече мы зашли, пропала моя копейка!"
Пришли они в бедный домишко. Жил там сапожник с женой. У сапожника была жена, сходственная с царицей, как родная сестра: поставь её рядом с царицей, их и отличить нельзя, которая царица, которая сапожница.
За показ жены сапожник брал по копейке с человека - с купца там, с мастерового, с приказчика, а солдатам и калекам показывал даром. А деньги пропивал. Заплатил дурак копейку сапожнику, а солдат, конечно, даром прошёл. Вошли они в комнату и видят - на кровати женщина лежит и спит. Солдат дрогнул и во фрунт стал: вылитая была перед ним царица. Дурак и говорит: - Вот была бы она царицей, она бы тебя палкой не била.
Солдат согласен с дураком: - Не била бы. Жалко, что она сапожница: из неё бы царица хорошая вышла.
Дурак засмеялся. - А выйдет, - говорит, - из неё царица!
Солдат обнадёжился: - А как выйдет-то?
Дурак захохотал в ответ, а солдат увёл его прочь, а то сапожница проснётся. Идут они обратно. Дурак спрашивает у солдата: - Ты где ночью на карауле стоишь? - Нынче во дворце, в покоях, буду стоять. - Вот чего, - дурак ему, - я тебе ночью сапожницу приволоку. - Это к чему же? А сапожник услышит! - Нету, - дурак отвечает. - Сапожник ничего не услышит. Он днём наработается, потом вина напьётся и спит крепко: на нём кривые гвозди выпрямляй - он не чует. - А к чему мне сапожница? - Эк ты какой! А говорят - я дурак! Царица-то заснёт, ты мне и давай её сонную, а я тебе на руки - сонную сапожницу. Царицу я унесу сапожнику, а ты сапожницу в царские покои отнеси, покуда она не проснулась. Солдат подумал. - А не страховито ли будет? При царице и моргнуть нельзя, а ты её к сапожнику унесёшь! А вдруг проснётся? Да она нам голову прочь!
А дурак думает иное: - Царица целый день злится, с утра до вечера умается, а ночью спит-храпит, пузыри изо рта пускает. До своего времени она не проснётся. А если и дознается, так я в дураках хожу - какой с меня спрос!
Солдат согласился: - Ишь ты, обдумал как! А сам дурак! Так ладно будет, пожалуй. Тащи уж по темноте сапожницу во дворец.
За ночь дурак так и сделал: сапожницу в царские покои принёс, а царицу отнёс сапожнику, - они и не проснулись.
А как наступило утро, проснулся первым сапожник и толкнул жену в бок. Ему и воды испить захотелось, и курить надо, и голова у него болит: пусть жена ему воды подаст, трубку найдёт и в утешенье что-нибудь скажет. Царица проснулась, открыла глаза, не поняла ничего и опять заснула.
Сапожник её опять в бок: ты что, дескать, иль не слышишь? - Подымайся, баба! - сапожник говорит. - Пора.
Царица опять открыла глаза. - Чего пора? - спрашивает. - Ты кто такой?
А сапожник ей: - А ты кто такая?
Царица как закричит: - Ах ты негодный! Ах ты окаянный! Да ведь я царица!
Сапожник как соскочит с кровати: - Ах, так ты царица!
Схватил сапожничий ремень - шпандырь и давай царицу пороть-охаживать: - Ах, так ты царица? Так тебе и надо, царице! Ишь ты, лодырь, ишь ты, негодница! Только спать здорова. Я тебе дам - царица! Я тебе дам - как мужу своему не угождать!
Царица как крикнет: - Эй, кто там! Забить этого негодяя насмерть!
А никто не идёт - нету никого. Царица и думает: "Что такое? Видно, я померла и в ад попала - так это, верно, чёрт". Подумала так и опять заснула: может, опять-де проснусь во дворце, в своём царстве, и ничего этого не будет, это мне снится.
Ан нет, чёрт-сапожник ремень положил да опять кулаком её в бок: - Баба, чего не встаёшь? - Отвяжись от меня, я царица! - Как так - ты опять царица? - говорит сапожник и сызнова царицу хлоп да хлоп! Недобрый был человек. - Подымайся, тебе говорят! Картошку вари, самовар ставь, комнату убирай, портки мне заштопай. Ишь ты, притворщица!
Оробела царица - опять её этот чёрт бить да хлопать будет. А больно ей ведь - ей больнее всех: до того она боли-то и не знала. Поднялась она, приоделась в платье сапожницы и стала работать по дому. Однако за что ни возьмётся, ничего у неё не выходит, из рук всё валится. Оно так и быть должно: царица-то серчать да царствовать привыкла, только всего. Сапожник видит - дело у неё не идёт - и опять хлоп да хлоп её. Царица уж молчит и не говорит, что она царица, а сама работать старается.
Вот сготовила она кое-как обед, а его и есть нельзя: недоварено, пересолено, нечисто. Съел сапожник одну ложку щей и говорит: - Ты и правда, должно, царица: ничего делать не умеешь. Таких щей и псы не едят.
И снова за своё: хлоп её - за плохие, значит, щи. Царица совсем оробела. Сидит она перед сапожником и трясётся от страха. После обеда сапожник лёг в кровать: - Возьми гребень, жена, расчеши мне голову, а я дремать буду.
Стала царица голову сапожнику чесать: что ж делать-то, ослушаться нельзя. А на другой день велел ей сапожник бельё стирать. Стирает бельё царица; сроду она не стирала, все белые руки свои стёрла, исстирала, а бельё не выбелила. Так и жила царица у сапожника, жила да мучилась; три дня жила. А сапожница как проснулась в царицыной постели, огляделась кругом, видит - приятно везде. На кровати перины, одеванья шелковые и ковровые, зеркала светятся, горница вся прибрана, и цветами пахнет. "Аль я в раю? - подумала сапожница. - Век того не видала, что вижу".
Тут вошли в спальную горницу четыре горничные девушки. Вошли они, а подойти к царице боятся. - Вам чего надо? - спрашивает их сапожница.
Девушки ей отвечают: - Здравствуй, матушка царица! А мы тебя одевать, обувать пришли.
Сапожница им: - А я сама оденусь. Иль я калека!
А девушки стоят, не уходят. Сапожница глядит на них: - Чего же вы стоите? Неужели дела у вас нет, бездельницы!
А девушки глядят на табуретку у кровати, а на табуретке палка лежит и плётка. - А бить-то нас будешь когда, матушка? - спросили девушки. - Теперь или после? - Да за что же вас бить? Вам больно будет! - А за то, матушка царица, что вам серчать надо!
Тут и сапожница рассерчала: - Дуры вы, что ли? Идите прочь да делом займитесь!
Девушки ушли. А сапожница поднялась, оделась, пошла на кухню и там чаю с бубликами напилась. На кухне повара и кухарки обращаются к сапожнице со страхом и почтением, сахару подают сколько хочешь - каждый думает, что она царица. И сапожница стала думать, что она царица. "Чего это, - думает, - царица я, что ль? Знать, и правда царица. Ну что ж, и царицей теперь побуду, сапожницей-то успею. Пусть мужик мой по мне поскучает! Царицей-то оно и легче быть".
Вот живёт она царицей и день и два. С утра до вечера позади царицы вельможа ходит, все её приказы и желанья пишет и исполняет. Царица уж привыкла к тому вельможе: кто ни обратиться к ней с просьбой или с чем, она только укажет: - Скажи заднему, он исполнит, - и далее идёт. Идёт она и семечки грызёт, а семечки для неё вельможа в горсти держит и руки наотлет вытянул.
В тот час наш солдат у деревянной будки стоял. Видит он - идёт-гуляет сапожница-царица. А солдата по-прежнему палками бьют и нынче били с утра.
Глянул солдат на сапожницу-царицу, хотел суровое выраженье на лице сделать - и ухмыльнулся. Сапожница-царица и обращается к нему: - Ты чего ухмыляешься? Мне, что ль, обрадовался?
Солдат ей в ответ: - Тебе, матушка! - А чего радуешься? Я тебе добра не сделала. Чего ты хочешь? - А того хочу, матушка, пусть меня палками не бьют. Второй год с утра спозаранку колотят, мясо с костей стёрли. - За что ж тебя? - За ухмылку, матушка. - Ну, скажи заднему, пусть тебя не бьют. - Нет уж, матушка, - солдат сапожнице-царице говорит, - заднему я говорить не буду: ты передняя, ты сама упомни и прикажи.
Царица остановилась около солдата: - Ишь ты, какой въедливый! Ладно уж, я сама прикажу и бумагу напишу - не будут тебя бить. - И других прочих, матушка, пусть не бьют! - Аль многих тут бьют? - Да почитай что почти всех, матушка, колотят. Истёрлись люди при дворце, а из терпенья не выходят. - Дураки они, что ль? - спрашивает сапожница-царица. - Не могу знать, матушка!
В тот же день сапожница-царица дала повеление, чтоб никого в её царстве не били и не смели даже касаться палкой человека. А солдатам велела дать по двадцать пять рублей каждому, а сверх того по три дня гулянья и по полведра пива.
На третий день своего царствования сапожница соскучилась по сапожнику. "Пойду, - думает, - погляжу издали, как он там. Небось горюет по мне".
Собралась царица и пошла из дворца к домишку сапожника, а за ней вельможа идёт. Вот идёт она, царица, видит свой бедный домишко. А из ворот того домишка как раз её сапожник выходит, и не один, как следовало бы, а с другою дородною женщиной, что не хуже самой сапожницы, и на лице у сапожника горя нету. Тут как вскрикнет сапожница-царица: - Ах ты бессовестный, ах ты такой-сякой! - да хвать сапожника по затылку, с того и картуз соскочил.
А сапожник никак не опомнится: глядит он и на ту женщину и на эту, обе они на вид одинаковые, а которая жена - не разберёт. Только когда сапожница-царица по спине его ещё разок хлопнула, сапожник понял, которая его жена. Взяла сапожница мужа за руку и повела домой, а про царство своё забыла. А царица скрипнула зубами на вельможу и тоже домой пошла, во дворец.
Как явилась она во дворец и узнала, что бить теперь, драть, пороть и лупить никого нельзя, отмена вышла, и будто она сама так повелела, закипело злобой сердце царицы. Позвала она кого ни на есть, чтоб ударить кого было.
Явилась кухарка. Подняла царица на неё руку, да видит вдруг - рука-то её, царицына, исстирана, работой истёрта, и опустила она свою руку, никого не ударила. Вспомнила она, как жила у сапожника - как бы опять ей в жёны к нему не попасть! - и оставила царица волю сапожницы как есть. И солдат с дураком довольны остались. А только царице веры нету и не будет.
Дата: Воскресенье, 07.04.2013, 13:48 | Сообщение # 27
Писатель
Группа: Администраторы
Сообщений: 1515
Статус: Offline
ЛЕГЕНДА О ХРАМЕ СВАРОГА
Когда-то недалеко от Смоленска в верховьях реки Сож на высоком холме среди дубовой рощи стоял храм Сварога. Это было четырёхугольное строение из рубленых бревен священного дерева богов - дуба. Само святилище было двухэтажным, его украшала пирамидальная крыша, а по краям - четыре угловые маленькие пирамидки, и на каждой из них была маковка. Эти золотые маковки были символом огня и были изображены в виде двойной свастики.
Внутри на первом этаже храма была библиотека, а на втором, под куполом, стояла пятиметровая позолоченная статуя самого Сварога. На голове его был золоченый шлем, на шишаке которого сидел орёл - символ неотвратимой яростной победы. Тело его было покрыто кольчугой с булатными золотой чеканки налокотниками, а поверх неё был чешуйчатый панцирь, в центре которого на стальном зерцале отливала двойная свастика. На ногах кумира были кольчужные штаны с позолоченными наколенниками и сапоги с золотой насечкой.
Так стоял кумир в воинских доспехах. В его правой руке был остро оточенный огромный булатный меч, а на согнутой левой руке стояла статуэтка. Серебряная красавица с золотыми косами в жемчужном кокошнике и в вышитом русском льняном сарафане. Она улыбалась и протягивала руки к парящему под куполом крылатому духу Великого Рода. Это было олицетворение милой и прекрасной Руси.
Таким был храм до последнего его дня, пока не произошли трагические события.
После погромов в Смоленске наёмное христианское войско Владимира Солнышка подошло к храму Сварога. Это была двадцатитысячная армия, состоящая в основном из датчан, шведов, моравов и поляков. Во главе её был воевода Путята, который знал, что храмовый комплекс защищают не более трехсот воинов-смертников, но каждый стоил десяти из его армии. Это его не смущало, он видел численный перевес и надеялся на хорошее вооружение своих воинов.
Подойдя к храму, Путята потребовал от жрецов и витязей, «хранителей бога», открыть ворота их деревянной крепости, но ему ответили отказом. И тогда воевода решил взять храм силой и велел штурмовать святилище. Каково же было его удивление, когда на стенах храма он увидел не триста воинов, как ожидал, а более тысячи. По перьям и флажкам на шпилях боевых стальных шлемов Путята определил воинов из залитых кровью непокорных городов: Киева, Полоцка, Смоленска, Новгорода и других, где уже побывал равноапостольный князь Владимир. Двинул свое войско воевода. Полетели стрелы из храма, и каждая из них попадала в цель. Сотни приставных лестниц были сброшены со стен крепости, сотни воинов падали вниз в глубокий ров. И ни один защитник храма не дрогнул перед огромной армией. Тяжёлым тараном били ворота храма, но крепки были запоры. Ощетинившимися копьями пытались достать рыцари лёгких и подвижных воинов. Но те уворачивались и ударами своих булатных мечей пробивали их тяжёлые доспехи. Секирами и топорами пробивались шлемы нападавших. Кони падали от усталости, не выдерживая нагрузки, а армия всё продолжала наступать. Так штурм длился трое суток, и никто не знал отдыха.
К вечеру третьего дня осаждающие увидели, как на стены крепости взошли сами волхвы в белых чистых праздничных одеждах, сжимающих рукояти мечей и секир, а также детей и женщин с оружием в руках. Вздрогнули христиане от увиденного, поняли, что эти «язычники» идут на смерть как на праздник. И тогда Путята приостановил штурм, обратился к верховному жрецу Сварога - Добросвету.
Он предложил ему выдать всех кумиров из храма, в том числе и облаченного в воинскую справу статую самого Сварога, а также книги и венчающие храм золотые свастики, чтобы сжечь их. Особенно он требовал серебряное изображением молодой красавицы Руси, над которой он хотел в отдельности надругаться. Под пение христианских молитв снять с неё одежды с солнечной символикой и потом её, обнажённую и беззащитную, переплавить на серебряные гривны - символ новой христианской Руси. За такое повиновение и пособничество княжеский воевода пообещал защитникам храма простить все убийства христианских воинов и сохранить жизнь и свободу.
Молча выслушали его предложение волхвы и витязи. Посмотрели сурово на своих врагов и предложили: чтобы сначала христиане позволили уйти из крепости всем женщинам и детям. Согласился на такое условие Путята. И тогда опустились со стен по лестницам дети и беременные женщины. И как только они скрылись в дубраве, раскрылись ворота крепости. И из них в центр христианского войска ударил закованный в непроницаемую сталь прикрытый синими щитами ощетинившийся копьями и поющий гимн Сварогу-победителю воинский клин. Возглавлял это войско сам Добросвет, молниеносно работая двумя мечами, он шёл, рассекая шеренги христианской армии. Вечернее солнце закатилось за тёмную грозовую тучу. И как только стемнело, неожиданно все семь строений святилища во главе с храмом вспыхнули пламенем, загорелись и башни огораживающей крепости. Загремел гром, посыпались молнии, поднялся сильный ветер, который раздувал огонь и поднимал его к небу. И при этом свете, свете горящего храма, в лагере христиан кипела страшная и жестокая битва. Наемники князя, и датчане, и моравы, и шведы, от вида такой природной стихии пришли в ужас. Многие, бросив оружие, несмотря на своих командиров, бросились к дубраве, но оттуда им навстречу вышли волки, медведи и рыси. Эти разъярённые звери уничтожали всех, кто пытался бежать, чтобы спастись в лесу. Эта битва длилась всю ночь.
К утру христианское войско перестало существовать. Тогда уцелевшие защитники, перевязав и напоив раненых, во главе с волхвами и Добросветом отправились на руины храма-крепости. Измученные, окровавленные воины, сняв шлемы и опираясь на мечи, поднялись на место, где ещё недавно стоял величественный храм Сварога - повелителя небесного огня. И подойдя к пепелищу, они не поверили своим глазам. На них в задымлённой закованной броне, бережно держа в руке красавицу Русь, смотрела статуя самого Сварога.
Подойдя к потускневшему, но невредимому кумиру бога, верховный жрец Добросвет низко ему поклонился и, повернувшись к остолбеневшим от изумления воинам и жрецам, сказал: - Посмотрите, братья, вот она - судьба милой нашему сердцу Руси. Это великое знамение. Смотрите и запомните его на веки вечные. И пусть ваши дети расскажут своим детям, что видели их отцы-воители, а их дети своим внукам. И пусть это передается тысячи лет! В пламене будущих времен сам Сварог понесет Святую Русь, защищая её и храня! И его меч отведёт оружие тёмных сил! После победы светлых сил над тёмными Русь вступит в век справедливости и будет идти под защитой самого Сварога и на его могучих руках!
И когда жрец закончил свою речь, над развалинами храма разнеслось по всей округе громко и грозно: - Слава Сварогу! Слава! Слава! Слава!
После этого воины и волхвы бережно спустили кумира на землю, сняли с него боевые доспехи и надели походное платье. Затем положили на бричку, а рядом со статуей чудом уцелевшую красавицу Русь. Собрав всех раненых и оказав им помощь, воины с почётом проводили погибших защитников храма, предав их огню. Снарядив всех людей, забрав из подземелий священные книги, волхвы , возглавив поход, покинули землю кривичей навсегда.
Они ушли на север европейской Руси, где в одном из схронов спрятали две статуи. Одна - вырезанная из морёного дуба, огромная и могучая, принадлежит богу Сварогу. Рядом с ней лежит вооружение, погружённое в масло. А вторая - закутанная в окровавленный воинский плащ и ждущая своего часа - серебряная с золотыми косами статуэтка, символизирующая многострадальную, но непокорённую Русь. Пока она на нашей земле и хранится русским народом, нет таких сил, которые бы смогли её уничтожить.
И сейчас как отголосок тех далеких и грозных событий на земле бывшего Великого Новгорода бытует поверье. Когда-нибудь разверзнется земля и из неё навстречу солнцу и свету выйдет сам Сварог, могучий огненный бог, а на своей ладони выше небес поднимет он златовласую Русь, и воцарится на земле русской, да и всех других землях, божественная справедливость.
Милонежка Сказки и легенды ведической руси (порассказам ведуна Смирнова Виктора Аполлоновича) Источник
Дата: Воскресенье, 28.04.2013, 22:17 | Сообщение # 28
Писатель
Группа: Администраторы
Сообщений: 1515
Статус: Offline
Как стать человеком
Легенда о людях, которых боги осчастливили (так они думали) даром исполнения всех желаний.
Сначала этим людям показалось, что на них обрушилось счастье. Ну еще бы, стоило им лишь чего-то захотеть, как это тут же воплощалось в жизнь. Кто хотел дом — получил его, кто любил вкусно поесть — на каждой трапезе радовал нёбо и язык самыми изысканными яствами и тонкими винами, кто любил предаваться любви — тот был услаждаем самыми прекрасными и услужливыми девушками и юношами.
Однако время шло, вкусная еда, экзотические путешествия и услужливые, послушные девушки (или юноши) начали наскучивать, и люди, получившие дар богов, стали задумываться, чего бы им пожелать еще. Кто-то возжелал второй дом, кто-то еще больше девушек, но это уже не доставляло той радости, что сначала.
А потом у них родились дети...
Когда за стариками, теми, кто первыми получили этот дар богов, пришла Смерть, они пали перед ней на колени и попросили забрать не только их самих, но и их детей, внуков и правнуков, потому что если дети выросли всего лишь дебилами, то правнуки уже превратились просто в куски мяса с прямой кишкой, способные лишь заглатывать пищу и делать под себя.
В их жизни не было ни борьбы, ни лишений, ни трудностей, и они так и не смогли стать людьми...
Дата: Воскресенье, 12.05.2013, 22:30 | Сообщение # 29
Писатель
Группа: Администраторы
Сообщений: 1515
Статус: Offline
Два Мороза
Гуляли по чистому полю два Мороза, два родные брата, с ноги на ногу поскакивали, рукой об руку поколачивали. Говорит один Мороз другому:
— Братец Мороз — Багровый нос! как бы нам позабавиться — людей поморозить?
Отвечает ему другой:
— Братец Мороз — Синий нос! коль людей морозить — не по чистому нам полю гулять. Поле все снегом занесло, все проезжие дороги замело; никто не пройдет, не проедет. Побежим-ка лучше к чистому бору! Там хоть и меньше простору, да зато забавы будет больше. Все нет-нет да кто-нибудь и встретится по дороге.
Сказано — сделано. Побежали два Мороза, два родные брата, в чистый бор. Бегут, дорогой тешатся: с ноги на ногу попрыгивают, по елкам, по сосенкам пощелкивают. Старый ельник трещит, молодой сосняк поскрипывает. По рыхлому ль снегу пробегут — кора ледяная; былинка ль из-под снегу выглядывает — дунут, словно бисером ее всю унижут. Послышали они с одной стороны колокольчик, а с другой бубенчик: с колокольчиком барин едет, с бубенчиком — мужичок. Стали Морозы судить да рядить, кому за кем бежать, кому кого морозить. Мороз — Синий нос, как был моложе, говорит:
— Мне бы лучше за мужичком погнаться. Его скорее дойму: полушубок старый, заплатанный, шапка вся в дырах, на ногах, кроме лаптишек, ничего. Он же, никак дрова рубить едет... А уж ты, братец, как посильнее меня, за барином беги. Видишь, на нем шуба медвежья, шапка лисья, сапоги волчьи. Где уж мне с ним! Не совладаю.
Мороз — Багровый нос только подсмеивается.
— Молод еще ты, — говорит, — братец!.. Ну, да уж быть по-твоему. Беги за мужичком, а я побегу за барином. Как сойдемся под вечер, узнаем, кому была легка работа, кому тяжела. Прощай покамест! — Прощай, братец!
Свистнули, щелкнули, побежали. Только солнышко закатилось, сошлись они опять на чистом поле. Спрашивают друг друга:
— Что? — То-то, я думаю, намаялся ты, братец, с барином-то, — говорит младший, — а толку, глядишь, не вышло никакого. Где его было пронять!
Старший посмеивается себе.
— Эх, — говорит, — братец Мороз — Синий нос, молод ты и прост. Я его так уважил, что он час будет греться — не отогреется. — А как же шуба-то, да шапка-то, да сапоги-то? — Не помогли. Забрался я к нему и в шубу, и в шапку, и в сапоги да как зачал знобить!.. Он-то ежится, он-то жмется да кутается; думает: дай-ка я ни одним суставом не шевельнусь, авось меня тут мороз не одолеет. Ан не тут-то было! Мне-то это и с руки. Как принялся я за него — чуть живого в городе из повозки выпустил. Ну, а ты что со своим мужичком сделал? — Эх, братец Мороз — Багровый нос! Плохую ты со мною шутку сшутил, что вовремя не образумил. Думал — заморожу мужика, а вышло — он же отломал мне бока. — Как так? — Да вот как. Ехал он, сам ты видел, дрова рубить. Дорогой начал было я его пронимать: только он все не робеет — еще ругается: такой, говорит, сякой этот мороз! Совсем даже обидно стало; принялся я его пуще щипать да колоть. Только ненадолго была мне эта забава. Приехал он на место, вылез из саней, принялся за топор. Я-то думаю: «Тут мне сломить его». Забрался к нему под полушубок, давай его язвить. А он-то топором машет, только щепки кругом летят. Стал даже пот его прошибать. Вижу: плохо — не усидеть мне под полушубком. Под конец инда пар от него повалил. Я прочь поскорее. Думаю: «Как быть?» А мужик все работает да работает. Чем бы зябнуть, а ему жарко стало. Гляжу — скидает с себя полушубок. Обрадовался я. «Погоди ж, говорю, вот я тебе покажу себя». Полушубок весь мокрехонек. Я в него — забрался везде, заморозил так, что он стал лубок лубком. Надевай-ка теперь, попробуй! Как покончил мужик свое дело да подошел к полушубку, у меня и сердце взыграло: то-то потешусь! Посмотрел мужик и принялся меня ругать — все слова перебрал, что нет их хуже. «Ругайся! — думаю я себе, — ругайся! А меня все не выживешь!» Так он бранью не удовольствовался. Выбрал полено подлиннее да посучковатее да как примется по полушубку бить! По полушубку бьет, а меня все ругает. Мне бы бежать поскорее, да уж больно я в шерсти-то завяз — выбраться не могу. А он-то колотит, он-то колотит! Насилу я ушел. Думал, костей не соберу. До сих пор бока ноют. Закаялся я мужиков морозить. — То-то!
Сказка о Василисе, золотой косе, непокрытой красе, и об Иване Горохе
Жил-был царь Светозар. У него, у царя, было два сына и красавица дочь.
Двадцать лет жила она в светлом тереме; любовались на нее царь с царицею, еще мамушки и сенные девушки, но никто из князей и богатырей не видал ее лица, а царевна-краса называлась Василиса, золотая коса; никуда она из терема на ходила, вольным воздухом царевна не дышала.
Много было у ней и нарядов цветных, и каменьев дорогих, но царевна скучала: душно ей в тереме, в тягость покрывало! Волосы ее густые, златошелковые, не покрытые ничем, в косу связанные, упадали до пят; и царевну Василису стали люди величать: Золотая коса, непокрытая краса.
Но земля слухом полнится: многие цари узнавали и послов присылали царю Светозару челом бить, царевну в замужество просить.
Царь не спешил; только время пришло, и отправил он гонцов во все земли с вестью, что будет царевна жениха выбирать: чтоб цари и царевичи съезжалисьсобирались к нему пировать, а сам пошел в терем высокий сказать Василисе Прекрасной. Царевне на сердце весело; глядя из окошка косящатого, из-за решетки золотой, на сад зеленый, лужок цветной, захотела она погулять; попросила ее отпустить в сад - с девицами поиграть.
- Государь-батюшка! - она говорила. - Я еще свету Божия не видала, по траве, по цветам не ходила, на твой царский дворец не смотрела; дозволь мне с мамушками, с сенными девушками в саду проходиться. Царь дозволил, и сошла Василиса Прекрасная с высокого терема на широкий двор. Отворились ворота тесовые, очутилась она на зеленом лугу пред крутою горой; по горе той росли деревья кудрявые, на лугу красовались цветы разновидные. Царевна рвала цветочки лазоревые; отошла она немного от мамушек - в молодом уме осторожности не было; лицо ее было открыто, красота без покрова...
Вдруг поднялся сильный вихорь, какого не видано, не слыхано, людьми старыми не запомнено; закрутило, завертело, глядь - подхватил вихорь царевну, понеслась она по воздуху! Мамки вскрикнули, ахнули, бегут, оступаются, во все стороны мечутся, но только и увидели, как помчал ее вихорь! И унесло Василису, золотую косу, через многие земли великие, реки глубокие, через три царства в четвертое, в область Змея Лютого. Мамки бегут в палаты, слезами обливаются, царю в ноги бросаются:
- Государь! Неповинны в беде, а повинны тебе; не прикажи нас казнить, прикажи слово молвить: вихорь унес наше солнышко, Василису-красу, золотую косу, и неведомо - куда.
Все рассказали, как было. Опечалился царь, разгневался, а и в гневе бедных помиловал.
Вот наутро князья и королевичи в царские палаты наехали и, видя печаль, думу царскую, спросили его: что случилося?
- Грех надо мною! - сказал им царь. - Вихрем унесло мою дочь, дорогую Василису, косу золотую, и не знаю - куда.
Рассказал все, как было. Пошел говор меж приезжими, и князья и королевичи подумали-перемолвились, не от них ли царь отрекается, выдать дочь не решается? Бросились в терем царевны - нигде не нашли ее. Царь их одарил, каждого из казны наделил; сели они на коней, он их с честью проводил; светлые гости откланялись, по своим землям разъехались.
Два царевича молодые, братья удалые Василисы, золотой косы, видя слезы отца-матери, стали просить родителей:
- Отпусти ты нас, государь-отец, благослови, государыня-матушка, вашу дочь, а нашу сестру отыскивать!
- Сыновья мои милые, дети родимые, - сказал царь невесело, - куда ж вы поедете?
- Поедем мы, батюшка, везде, куда путь лежит, куда птица летит, куда глаза глядят; авось мы и сыщем ее!
Царь их благословил, царица в путь снарядила; поплакали, расстались.
Едут два царевича; близко ли путь, далеко ли, долго ли в езде, коротко ли, оба не знают. Едут год они, едут два, проехали три царства, и синеются-виднеются горы высокие, между гор степи песчаные: то земля Змея Лютого. И спрашивают царевичи встречных.
- Не слыхали ли, не видали ли, где царевна Василиса, золотая коса?
И от встречных в ответ им:
- Мы ее не знали, где она - не слыхали. Дав ответ, идут в сторону. Подъезжают царевичи к великому городу; стоит на дороге предряхлый старик - и кривой и хромой, и с клюкой и с сумой, просит милостыни. Приостановились царевичи, бросили ему деньгу серебряную и спросили его: не видал ли он где, не слыхал ли чего о царевне Василисе, золотой косе, непокрытой красе?
- Эх, дружки! - отвечал старик. - Знать, что вы из чужой земли! Наш правитель Лютый Змей запретил крепко-накрепко толковать с чужеземцами. Нам под страхом заказано говорить-пересказывать, как пронес мимо города вихорь царевну прекрасную. Тут догадались царевичи, что близко сестра их родимая; рьяных коней понукают, к дворцу подъезжают. А дворец тот золотой и стоит на одном столбе на серебряном, а навес над дворцом самоцветных каменьев, лестницы перламутровые, как крылья, в обе стороны расходятся-сходятся.
На ту пору Василиса Прекрасная смотрит в грусти в окошечко, сквозь решетку золотую, и от радости вскрикнула - братьев своих вдалеке распознала, словно сердце сказало, и царевна тихонько послала их встретить, во дворец проводить. А Змей Лютый в отлучке был. Василиса Прекрасная береглася-боялася, чтобы он не увидел их.
Лишь только вошли они, застонал столб серебряный, расходилися лестницы, засверкали все кровельки, весь дворец стал повертываться, по местам передвигаться. Царевна испугалась и братьям говорит:
- Змей летит! Змей летит! Оттого и дворец кругом перевертывается. Скройтесь, братья!
Лишь сказала, как Змей Лютый влетел, и он крикнул громким голосом, свистнул молодецким посвистом:
- Кто тут живой человек?
- Мы, Змей Лютый! - не робея, отвечали царевичи. - Из родной земли за сестрой пришли.
- А, это вы, молодцы! - вскрикнул Змей, крыльями хлопая. - Незачем бы вам от меня пропадать, здесь сестры искать; вы братья ей родные, богатыри, да небольшие!
И Змей подхватил на крыло одного, ударил им в другого и свистнул, и гаркнул. К нему прибежала дворцовая стража, подхватила мертвых царевичей, бросила обоих в глубокий ров.
Залилась царевна слезами, Василиса, коса золотая, ни пищи, ни питья не принимала, на свет бы глядеть не хотела; дня два и три проходит - ей не умирать стать, умереть не решилася - жаль красоты своей, голода послушала, на третий покушала. А сама думу думает, как бы от Змея избавиться, и стала выведывать ласкою.
- Еще не пора, - молвил Змей, - на роду моем написано, что будет мне супротивник Иван Горох, и родится он от горошинки."
Змей в шутку сказал, супротивника не ждал. Надеется сильный на силу, а и шутка находит на правду. Тосковала мать прекрасной Василисы, что нет весточки о детях; за царевною царевичи пропали. Вот пошла она однажды разгуляться в сад с боярынями. День был знойный, пить царица захотела. В том саду из пригорка выбегала струею ключевая вода, а над ней был колодезь беломраморный. Зачерпнув золотым ковшом воды чистой, как слезинка, царица пить поспешила и вдруг проглотила с водою горошинку. Разбухла горошинка, и царице тяжелешенько: горошинка растет да растет, а царицу все тягчит да гнетет. Прошло несколько времени - родила она сына; дали ему имя Иван Горох, и растет он не по годам, а по часам, гладенький, кругленький! Глядит, усмехается, прыгает, выскочит, да в песке он катается, и все прибывает в нем силы, так что лет в десять стал могуч богатырь. Начал он спрашивать царя и царицу, много ли было у него братьев и сестер, и узнал, как случилось, что сестру вихорь унес неведомо куда. Два брата отпросились отыскивать сестру и без вести пропали.
- Батюшка, матушка, - просился Иван Горох, и меня отпустите; братьев и сестру отыскать благословите.
- Что ты, дитя мое! - в один голос сказали царь и царица. - Ты еще зеленехонек-молодехонек; братья твои пошли да пропали, и ты, как пойдешь, пропадешь.
- Авось не пропаду! - сказал Иван Горох. - А братьев и сестры доискаться хочу.
Уговаривали и упрашивали сына милого царь с царицею, но он просится, всплачет, взмолится; в путь-дорогу снарядили, со слезами отпустили.
Вот Иван Горох на воле, выкатился в чистое поле; едет он день, едет другой, к ночи в лес темный съезжает. В лесу том избушка на курьих ножках от ветра шатается, сама перевертывается. По старому присловью, по мамкину сказанью.
- Избушка, избушка, - молвил Иван, подув на нее - стань к лесу задом, ко мне передом!
И вот повернулась к Ивану избушка, глядит из окошка седая старушка и молвит:
- Кого Бог несет?
Иван поклонился, спросить торопился:
- Не видала ли, бабушка, вихря залетного? В какую он сторону уносит красных девиц?
- Ох-ох, молодец! - отвечала старуха, покашливая, на Ивана посматривая. - Меня тоже напугал этот вихорь, так что сто двадцать лет я в избушке сижу, никуда не выхожу: неравно налетит да умчит; ведь это не вихорь, а Змей Лютый!
- Как бы дойти к нему? - спросил Иван.
- Что ты мой свет. Змей проглотит тебя!
- Авось не проглотит!
- Смотри, богатырь, головы не спасти; а если вернешься, дай слово из змеиных палат воды принести, которою всплеснешься - помолодеешь! - промолвила она, через силу шевеля губами.
- Добуду - принесу, бабушка! Слово даю.
- Верю на совесть твою. Иди же ты прямо, куда солнце катится; через год дойдешь до Лисьей горы, там спроси, где дорога в змеиное царство.
- Спасибо, бабушка!
- Не на чем, батюшка!
Вот Иван Горох пошел в сторону, куда солнце катится. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Прошел он три государства, дошел и до змеиного царства.
Перед городским и воротами увидел он нищего - хромого, слепого старика с клюкой и, подав милостыню, спросил его, нет ли в том городе царевны, Василисы молодой, косы золотой.
- Есть, да не ведено сказывать, - отвечал ему нищий.
Иван догадался, что сестра его там. Добрый молодец смел, прибодрился и к палатам пошел. На ту пору Василиса-краса, золотая коса, смотрит в окошко, не летит ли Змей Лютый, и приметила издалека богатыря молодого, знать об нем пожелала, тихонько разведать послала: из какой он земли, из какого он рода, не от батюшки ли прислан, не от матушки ль родимой?
Услышав, что пришел Иван, брат меньшой (а царевна его и в лицо не знавала), Василиса к нему подбежала, встретила брата со слезами.
- Сестрица любезная! - ответил ей Иван. - Не ты бы говорила, не я бы слушал. Не боюсь я Змея и всей силы его.
- Да разве ты - Горох, - спросила Василиса, коса золотая, - чтоб сладить с ним мог?
- Погоди, друг-сестрица, прежде напои меня; шел я под зноем, приустал я с дороги, так хочется пить!
- Что же ты пьешь, братец?
- По ведру меду сладкого, сестрица любезная!
Василиса, коса золотая, велела принести ведро меду сладкого, и Горох выпил ведро за один раз, одним духом; попросил налить другое.
Царевна приказать торопилась, а сама смотрела-дивилась.
- Ну, братец, - сказала, - тебя я не знала, я теперь поверю, что ты Иван Горох.
- Дай же присесть, немного отдохнуть с дороги. Василиса велела стул крепкий придвинуть, но стул под Иваном ломается, в куски разлетается; принесли другой стул, весь железом окованный, и тот затрещал и погнулся.
- Ну, видно, я потяжеле, - сказал Горох, усмехнувшись, встал и пошел на улицу, из палат в кузницу. И там заказал он старому мудрецу, придворному кузнецу, сковать посох железный в пятьсот пуд. Кузнецы за работу взялись-принялись, куют железо, день и ночь молотами гремят, только искры летят; через сорок часов был посох готов. Пятьдесят человек несут едва тащат, а Иван Горох взял одной рукой - бросил посох вверх. Посох полетел, как гроза, загремел, выше облака взвился, из вида скрылся. Весь народ прочь бежит, от страха дрожит, думая: когда посох на город упадет, стены прошибет, людей передавит, а в море упадет - море расхлестнет, город затопит. Но Иван Горох спокойно в палаты пошел, да только сказать велел, когда посох назад полетит. Побежал с площади народ, смотрят из-под ворот, смотрят из окон: не летит ли посох? Ждут час, ждут другой, на третий задрожали, сказать прибежали, что посох летит.
Тогда Горох выскочил на площадь, руку подставил, на лету подхватил, сам не нагнулся, а посох на ладони согнулся. Иван посох взял, на коленке поправил, разогнул и пошел во дворец.
Вдруг, послышался страшный свист - мчится Змей Лютый; конь его, вихорь, стрелою летит, пламенем пышет; с виду Змей - богатырь, а голова змеиная. Когда он летит, еще за десять верст весь дворец начнет повертываться, с места на место передвигаться, а тут Змей видит - дворец с места не трогается. Видно, седок есть!
Змей призадумался, присвистнул, загаркал; коньвихорь тряхнул черною гривою, размахнул широкие крылья, взвился, зашумел; Змей подлетает ко дворцу, а дворец с места не трогается.
- Ого! - заревел Змей Лютый. - Видно, есть супротивник. Не Горох ли в гостях у меня? Скоро пришел богатырь. Я посажу тебя на ладонь одною рукою, прихлопну другою - костей не найдут.
- Увидим, как тут, - молвил Иван Горох. А Змей с вихря кричит:
- Расходись, Горох, не катайся!
- Лютый Змей, разъезжайся! - Иван отвечал, посох поднял.
Змей разлетелся ударить Ивана, взоткнуть на копье - промахнулся; Горох отскочил - не шатнулся.
- Теперь я тебя! - зашумел Горох, пустил в Змея посох и так огорошил, что Змея в куски разорвал, разметал, а посох землю пробил, ушел через два в третье царство.
Народ шапки вверх побросал, Ивана царем величал.
Но Иван тут, приметя кузнеца-мудреца, в награду, что посох скоро сработал, старика подозвал и народу сказал:
- Вот вам голова! Слушайте его, на добро радея, как прежде на зло слушали вы Лютого Змея. Иван добыл и живо-мертвой воды, спрыснул братьев; поднялись молодцы, протирая глаза, сами думают:
- Долго спали мы; Бог весть, что сделалось!
- Без меня и век бы вы спали, братья милые, други родимые, - сказал им Иван Горох, прижимая к ретивому сердцу.
Не забыл он взять и змеиной водицы; корабль снарядил и по реке Лебединой с Василисой-красой, золотою косой, поплыл в земли свои через три царства в четвертое; не забыл и старушки в избушке, дал ей умыться змеиной водицей: обернулась она молодицей, запела-заплясала, за Горохом бежала, в пути провожала. Отец и мать Ивана встречали с радостью, с честью; гонцов разослал и во все земли с вестью, что возвратилась дочь их родная, Василиса, коса золотая. В городе звон, по ушам трезвон, трубы гудят, бубны стучат, самопалы гремят. Василиса жениха дождалась, а царевичу невеста нашлась.
Четыре венца заказали, две свадьбы пировали, на веселье на радостях пир горой, мед рекой!
Деды дедов там были, мед пили, и до нас дошло, по усам текло, в рот не попало; только ведомо стало, что Иван по смерти отца принял царский венец, правил со славой державной, и в роды родов славилось имя царя Гороха.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. У него была жена Настасья-золотая коса и три сына: Петр-царевич, Василий-царевич и Иван-царевич.
Пошла раз царица со своими мамушками и нянюшками прогуляться по саду. Вдруг налетел Вихрь, подхватил царицу и унес неведомо куда. Царь запечалился, закручинился, да не знает, как ему быть.
Вот подросли царевичи, он им и говорит: - Дети мои любезные, кто из вас поедет свою мать искать?
Собрались два старших сына и поехали. И год их нет, и другой их нет, вот и третий год начинается... Стал Иван-царевич батюшку просить: - Отпусти меня матушку поискать, про старших братьев разузнать. - Нет, - говорит царь, - один ты у меня остался, не покидай меня, старика.
А Иван-царевич отвечает: - Все равно, позволишь - уйду и не позволишь - уйду.
Что тут делать? Отпустил его царь.
Оседлал Иван-царевич своего доброго коня и в путь отправился. Ехал-ехал... Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
Доехал до стеклянной горы. Стоит гора высокая, верхушкой в небо уперлась. Под горой - два шатра раскинуты: Петра-царевича да Василия-царевича. - Здравствуй, Иванушка! Ты куда путь держишь? - Матушку искать, вас догонять. - Эх, Иван-царевич, матушкин след мы давно нашли, да на том следу ноги не стоят. Пойди-ка попробуй на эту гору взобраться, а у нас уже моченьки нет. Мы три года внизу стоим, наверх взойти не можем. - Что ж, братцы, попробую.
Полез Иван-царевич на стеклянную гору. Шаг наверх ползком, десять - вниз кубарем. Он и день лезет, и другой лезет. Все руки себе изрезал, ноги искровянил. На третьи сутки долез до верху.
Стал сверху братьям кричать: - Я пойду матушку отыскивать, а вы здесь оставайтесь, меня дожидайтесь три года и три месяца, а не буду в срок, так и ждать нечего. И ворон моих костей не принесет!
Отдохнул немного Иван-царевич и пошел по горе. Шел-шел, шел-шел. Видит - медный дворец стоит. У ворот страшные змеи на медных цепях прикованы, огнем дышат. А подле колодец, у колодца медный ковш на медной цепочке висит. Рвутся змеи к воде, да цепь коротка.
Взял Иван-царевич ковшик, зачерпнул студеной воды, напоил змей. Присмирели змеи, улеглись. Он и прошел в медный дворец. Вышла к нему медного царства царевна: - Кто ты таков, добрый молодец? - Я Иван-царевич. - Что, Иван-царевич, своей охотой или неволей зашел сюда? - Ищу свою мать - Настасью-царицу. Вихрь ее сюда утащил. Не знаешь ли, где она? - Я-то не знаю. А вот недалеко отсюда живет моя средняя сестра, может, она тебе скажет.
И дала ему медный шарик. - Покати шарик, - говорит, - он тебе путь-дорогу до средней сестры укажет. А как победишь Вихря, смотри не забудь меня, бедную. - Хорошо, - говорит Иван-царевич. Бросил медный шарик. Шарик покатился, а царевич за ним вслед пошел.
Пришел в серебряное царство. У ворот страшные змеи на серебряных цепях прикованы. Стоит колодец с серебряным ковшом. Иван-царевич зачерпнул воды, напоил змей. Они улеглись и пропустили его. Выбежала серебряного царства царевна.
- Уже скоро три года, - говорит царевна, - как держит меня здесь могучий Вихрь. Я русского духу слыхом не слыхала, видом не видала, а теперь русский дух сам ко мне пришел. Кто ты такой, добрый молодец? - Я Иван-царевич. - Как же ты сюда попал: своей охотой или неволей. - Своей охотой - ищу родную матушку. Пошла она в зеленый сад гулять, налетел могучий Вихрь, умчал ее неведомо куда. Не знаешь ли, где найти ее? - Нет, не знаю. А живет здесь недалеко, в золотом царстве, старшая сестра моя - Елена Прекрасная. Может, она тебе скажет. Вот тебе серебряный шарик. Покати его перед собой и ступай за ним следом. Да смотри, как убьешь Вихря, не забудь меня, бедную. Покатил Иван-царевич серебряный шарик, сам вслед пошел.
Долго ли, коротко ли - видит: золотой дворец стоит, как жар горит. У ворот кишат страшные змеи, на золотых цепях прикованы. Огнем пышут. Возле колодец, у колодца золотой ковш на золотых цепях прикован.
Иван-царевич зачерпнул воды, напоил змей. Они улеглись, присмирели. Зашел Иван-царевич во дворец; встречает его Елена Прекрасная - царевна красоты неописанной: - Кто ты таков, добрый молодец? - Я Иван-царевич. Ищу свою матушку - Настасью-царицу. Не знаешь ли, где найти ее? - Как не знать? Она живет недалеко отсюда. Вот тебе золотой шарик. Покати его по дороге - он доведет тебя, куда надобно. Смотри же, царевич, как победишь ты Вихря, не забудь меня, бедную, возьми с собой на вольный свет. - Хорошо, - говорит, - красота ненаглядная, не забуду.
Покатил Иван-царевич шарик и пошел за ним. Шел, шел и пришел к такому дворцу, что ни в сказке сказать, ни пером описать - так горит скатным жемчугом и камнями драгоценными. У ворот шипят шестиглавые змеи, огнем палят, жаром дышат.
Напоил их царевич. Присмирели змеи, пропустили его во дворец. Прошел царевич большими покоями. В самом дальнем нашел свою матушку. Сидит она на высоком троне, в царском наряде разукрашенном, драгоценной короной увенчана. Глянула она на гостя и вскрикнула: - Иванушка, сынок мой! Как ты сюда попал?! - За тобой пришел, моя матушка. - Ну, сынок, трудно тебе будет. Великая сила у Вихря. Ну, да я тебе помогу, силы тебе прибавлю. Тут подняла она половицу, свела его в погреб. Там стоят две кадки с водой - одна по правой руке, другая по левой.
Говорит Настасья-царица: - Испей-ка, Иванушка, водицы, что по правую руку стоит.
Иван-царевич испил. - Ну, что? Прибавилось в тебе силы? - Прибавилось, матушка. Я бы теперь весь дворец одной рукой перевернул. - А ну, испей еще!
Царевич еще испил. - Сколько, сынок, теперь в тебе силы? - Теперь захочу - весь свет поворочу. - Вот, сынок, и хватит. Ну-ка, переставь эти кадки с места на место. Ту, что стоит направо, отнеси на левую сторону, а ту, что стоит направо, отнеси на правую сторону.
Иван-царевич взял кадки, переставил с места на место.
Говорит ему царица Настасья: - В одной кадке сильная вода, в другой - бессильная. Вихрь в бою сильную воду пьет, оттого с ним никак не сладишь.
Воротились они во дворец. - Скоро Вихрь прилетит, - говорит царица Настасья. - Ты схвати его за палицу. Да смотри не выпускай. Вихрь в небо взовьется - и ты с ним: станет он тебя над морями, над горами высокими, над глубокими пропастями носить, а ты держись крепко, рук не разжимай. Умается Вихрь, захочет испить сильной воды, бросится к кадке, что по правой руке поставлена, а ты пей из кадки, что по левой руке... Только сказать успела, вдруг на дворе потемнело, все вокруг затряслось. Влетел Вихрь в горницу. Иванцаревич к нему бросился, схватился за палицу.
- Ты кто таков? Откуда взялся? - закричал Вихрь. - Вот я тебя съем! - Ну, бабка надвое сказала! Либо съешь, либо нет. Рванулся Вихрь в окно - да в поднебесье. Уж он носил, носил Ивана-царевича... И над горами, и над морями, и над глубокими пропастями. Не выпускает царевич из рук палицы. Весь свет Вихрь облетел. Умаялся, из сил выбился. Спустился - и прямо в погреб Подбежал к кадке, что по правой руке стояла, и давай воду пить.
А Иван-царевич налево кинулся, тоже к кадке припал. Пьет Вихрь - с каждым глотком силы теряет. Пьет Иван-царевич - с каждой каплей силушка в нем прибывает. Сделался могучим богатырем. Выхватил острый меч и разом отсек Вихрю голову.
Закричали позади голоса: - Руби еще! Руби еще! А то оживет! - Нет, - отвечает царевич, - богатырская рука два раза не бьет, с одного раза все кончает. Побежал Иван-царевич к Настасье-царице: - Пойдем, матушка. Пора. Под горой нас братья дожидаются. Да по дороге надо трех царевен взять. Вот они в путь-дорогу отправились. Зашли за Еленой Прекрасной.
Она золотым яичком покатила, все золотое царство в яичко запрятала. - Спасибо тебе, - говорит, - Иван-царевич, ты меня от злого Вихря спас. Вот тебе яичко, а захочешь - будь моим суженым.
Взял Иван-царевич золотое яичко, а царевну в алые уста поцеловал. Потом зашли за царевной серебряного царства, а потом и за царевной медного. Захватили с собой полотна тканого и пришли к тому месту, где надо с горы спускаться. Иван-царевич спустил на полотне Настасью-царицу, потом Елену Прекрасную и двух сестер ее.
Братья стоят внизу, дожидаются. Увидели мать - обрадовались. Увидели Елену Прекрасную - обмерли. Увидели двух сестер - позавидовали. - Ну, - говорит Василий-царевич, - молод-зелен наш Иванушка вперед старших братьев становиться. Заберем мать да царевен, к батюшке повезем, скажем: нашими богатырскими руками добыты. А Иванушка пусть на горе один погуляет. - Что ж, - отвечает Петр-царевич, - дело ты говоришь. Елену Прекрасную я за себя возьму, царевну серебряного царства ты возьмешь, а царевну медного за генерала отдадим.
Тут как раз собрался Иван-царевич сам с горы спускаться; только стал полотно к пню привязывать, а старшие братья снизу взялись за полотно, рванули из рук у него и вырвали. Как теперь Иван-царевич вниз спустится?
Остался Иван-царевич на горе один. Заплакал и пошел назад. Ходил-ходил, нигде нет ни души. Скука смертная! Стал Иван-царевич с тоски-горя Вихревой палицей играть.
Только перекинул палицу с руки на руку - вдруг, откуда ни возьмись, выскочили Хромой да Кривой. - Что надобно, Иван-царевич! Три раза прикажешь - три наказа твоих выполним.
Говорит Иван-царевич: - Есть хочу, Хромой да Кривой!
Откуда ни возьмись - стол накрыт, на столе кушанья самые лучшие.
Поел Иван-царевич, опять с руки на руку перекинул палицу. - Отдохнуть, - говорит, - хочу!
Не успел выговорить - стоит кровать дубовая, на ней перина пуховая, одеяльце шелковое. Выспался Иван-царевич - в третий раз перекинул палицу. Выскочили Хромой да Кривой: - Что, Иван-царевич, надобно? - Хочу быть в своем царстве-государстве. Только сказал - в ту же минуту очутился Иван-царевич в своем государстве. Прямо посреди базара стал. Стоит, озирается. Видит: по базару идет ему навстречу башмачник, идет, песни поет, ногами в лад притоптывает - такой весельчак!
Царевич и спрашивает: - Куда, мужичок, идешь? - Да несу башмаки продавать. Я ведь башмачник. - Возьми меня к себе в подмастерья. - А ты умеешь башмаки шить? - Да я все, что угодно, умею. Не то что башмаки, и платье сошью.
Пришли они домой, башмачник и говорит: - Вот тебе товар самый лучший. Сшей башмаки, посмотрю, как ты умеешь. - Ну что это за товар?! Дрянь, да и только!
Ночью, как все заснули, взял Иван-царевич золотое яичко, покатил по дороге. Стал перед ним золотой Дворец. Зашел Иван-царевич в горницу, вынул из сундука башмаки, золотом шитые, покатил яичком по дороге, спрятал в яичко золотой дворец, поставил башмаки на стол, спать лег.
Утром-светом увидал хозяин башмаки, ахнул: - Этакие башмаки только во дворце носить!
А в эту пору во дворце три свадьбы готовились: берет Петр-царевич за себя Елену Прекрасную, Василий-царевич - серебряного царства царевну, а медного царства царевну за генерала отдают.
Принес башмачник башмаки во дворец. Как увидала башмаки Елена Прекрасная, сразу все поняла: "Знать, Иван-царевич, мой суженый, жив-здоров по царству ходит".
Говорит Елена Прекрасная царю: - Пусть сделает мне этот башмачник к завтрему без мерки платье подвенечное, да чтобы золотом было шито, каменьями самоцветными приукрашено, жемчугами усеяно. Иначе не пойду замуж за Петра-царевича. Позвал царь башмачника. - Так и так, - говорит, - чтобы завтра царевне Елене Прекрасной золотое платье было доставлено, а не то на виселицу!
Идет башмачник домой невесел, седую голову повесил. - Вот, - говорит Ивану-царевичу, - что ты со мной наделал! - Ничего, - говорит Иван-царевич, - ложись спать! Утро вечера мудренее.
Ночью достал Иван-царевич из золотого царства подвенечное платье, на стол к башмачнику положил. Утром проснулся башмачник - лежит платье на столе, как жар горит, всю комнату освещает. Схватил его башмачник, побежал во дворец, отдал Елене Прекрасной.
Елена Прекрасная наградила его и приказывает: - Смотри, чтобы завтра к рассвету на седьмой версте, на море стояло царство с золотым дворцом, чтобы росли там деревья чудные и птицы певчие разными голосами меня бы воспевали. А не сделаешь - велю тебя лютой смертью казнить.
Пошел башмачник домой еле жив. - Вот, - говорит Ивану-царевичу, - что твои башмаки наделали! Не быть мне теперь живому. - Ничего, - говорит Иван-царевич, - ложись спать. Утро вечера мудренее.
Как все заснули, пошел Иван-царевич на седьмую версту, на берег моря. Покатил золотым яичком. Стало перед ним золотое царство, в середине золотой дворец, от золотого дворца мост на семь верст тянется, вокруг деревья чудные растут, певчие птицы разными голосами поют.
Стал Иван-царевич на мосту, в перильца гвоздики вколачивает.
Увидала дворец Елена Прекрасная, побежала к царю: - Посмотри, царь, что у нас делается!
Посмотрел царь и ахнул.
А Елена Прекрасная и говорит: - Вели, батюшка, запрягать карету золоченую, поеду в золотой дворец с царевичем Петром венчаться. Вот и поехали они по золотому мосту. На мосту столбики точеные, колечки золоченые А на каждом столбике голубь с голубушкой сидят, друг дружке кланяются да и говорят: - Помнишь ли, голубушка, кто тебя спас? - Помню, голубок, - спас Иван-царевич.
А около перил Иван-царевич стоит, золотые гвоздики приколачивает.
Закричала Елена Прекрасная громким голосом: - Люди добрые! Задержите скорей коней быстрых. Не тот меня спас, кто рядом со мной сидит, а тот меня спас, кто у перильцев стоит!
Взяла Ивана-царевича за руку, посадила с собой рядом, в золотой дворец повезла, тут они и свадьбу сыграли.
Вернулись к царю, всю правду ему рассказали. Хотел было царь старших сыновей казнить, да Иван-царевич на радостях упросил их простить. Выдали за Петра-царевича царевну серебряного царства, за Василия-царевича - медного. Был тут пир на весь мир! Вот и сказке конец.
В одном городе открылся магазин, в котором женщины могли выбрать и купить себе мужа. У входа в магазин были вывешены правила работы магазина:
1) Вы можете посетить этот магазин только один раз в жизни. 2) В нашем магазине 6 этажей: качество мужчин повышается с каждым этажом. 3) Вы можете выбрать любого мужчину на этаже или же подняться выше. 4) Категорически запрещено возвращаться на этаж ниже.
Одна женщина некоторое время сомневалась, но все-таки решила посетить «Магазин мужей», чтобы найти себе спутника жизни. И вот она у входа… Внимательно ознакомившись с правилами, она вошла в магазин и осмотрелась на первом этаже. Здесь она увидела вывеску: «Мужчины, имеющие работу». Улыбнувшись и не задержавшись здесь, женщина пошла на второй этаж. Вывеска на втором этаже сообщала: «Мужчины, имеющие работу и любящие детей». Улыбнувшись и не задерживаясь здесь, женщина пошла на третий этаж. Вывеска на третьем этаже гласила: «Мужчины, имеющие работу, любящие детей и необычайно красивые». «Ого! — удивилась женщина. — И такие бывают!» Но, улыбнувшись и не задержавшись здесь, женщина пошла на четвертый этаж. Вывеска на четвертом этаже была следующего содержания: «Мужчины, имеющие работу, любящие детей, ослепительной красоты и помогающие по дому». «Фантастика! — воскликнула женщина. — Мне очень трудно устоять!» Но произнеся это, улыбаясь, женщина пошла на пятый этаж. На этом этаже на вывеске женщина прочла следующее: «Мужчины, имеющие работу, любящие детей, ослепительной красоты, помогающие по дому и очень романтичные». Женщине очень захотелось остаться на этом этаже и выбрать себе мужа, но она побежала на шестой этаж. Там она увидела такую вывеску: «Вы на этом этаже посетительница №2816973, и мы сообщаем Вам, что здесь нет мужчин. Этот этаж существует лишь для того, чтобы лишний раз доказать, что женщину удовлетворить невозможно. Благодарим за посещение нашего магазина!»
Кстати, напротив «Магазина мужей» уже давно работает «Магазин жен». На первом этаже находятся женщины, любящие заниматься сексом. На втором — богатые, любящие заниматься сексом. А на этажи с третьего по шестой так никто ни разу и не зашел…
Однажды к древнегреческому философу Сократу прибежал взволнованный человек и попытался что-то ему рассказать: – Сократ, я хочу тебе рассказать, как один друг... – Подожди, подожди! – прервал его мудрец. – Ответь мне сначала на вопрос: просеял ли ты то, что хочешь рассказать мне, через три сита? – Какие ещё три сита? – удивился мужчина. – Позволь мне объяснить тебе: попытайся сначала пропустить свой рассказ через три сита. Если он просеется, тогда расскажешь мне. Первое – это сито правды. Правда ли то, что ты хочешь мне ассказать? – Не знаю... – с сомнением в голосе сказал посетитель. – Я слышал это от других... – Но тогда ты, должно быть, просеял твой рассказ через второе сито! – продолжал Сократ. – Это сито доброты. Действительно ли то, что ты хочешь мне сказать, – это нечто доброе, созидающее? – Нет, не думаю, – честно признался собеседник. – Но... Мудрец снова остановил его: – Тогда возьмём ещё третье сито и поставим вопрос: так ли уж необходимо, чтобы ты сказал мне то, с чем ты пришёл? – Нет в этом необходимости... – Значит, – улыбнулся Сократ, – если в этом нет ни правды, ни доброты, ни необходимости, то оставим это! Не говори и не обременяй этим ни меня, ни себя.
В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь, и было у него три сына: старшего звали Федором, второго Василием, а младшего Иваном.
Царь очень устарел и глазами обнищал, а слыхал он, что за тридевять земель, в тридесятом царстве есть сад с молодильными яблоками и колодец с живой водой, Если съесть старику это яблоко - помолодеет, а водой этой умыть глаза слепцу - будет видеть.
Царь собирает пир на весь мир, зовет на пир князей и бояр и говорит им:
- Кто бы, ребятушки, выбрался из избранников, выбрался из охотников, съездил за тридевять земель, в тридесятое царство, привез бы молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут больший стал хорониться за середнего, а середний за меньшого, а от меньшого ответу нет.
Выходит царевич Федор и говорит:
- Неохота нам в люди царство отдавать. Я поеду в эту дорожку, привезу тебе, царю-батюшке, молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец.
Пошел Федор-царевич на конюший двор, выбирает себе коня неезженого, уздает узду неузданую, берет плетку нехлестаную, кладет двенадцать подпруг с подпругою - не ради красы, а ради крепости... Отправился Федор-царевич в дорожку. Видели, что садился, а не видели, в кою сторону укатился...
Ехал он близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, ехал день до вечеру - красна солнышка до закату. И доезжает до росстаней, до трех дорог. Лежит на росстанях плита-камень, на ней надпись написана:
"Направо поедешь-себя спасать, коня потерять. Налево поедешь - коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь - женату быть".
Поразмыслил Федор-царевич: - "Давай поеду - где женату быть".
И повернул на ту дорожку, где женатому быть. Ехал, ехал и доезжает до терема под золотой крышей. Тут выбегает прекрасная девица и говорит ему:
- Царский сын, я тебя из седла выну, иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.
- Нет, девица, хлеба-соли я не хочу, а сном мне дороги не скоротать. Мне надо вперед двигаться.
- Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого.
Тут прекрасная девица его из седла вынула и в терем повела. Накормила его, напоила и спать на кровать положила.
Только лег Федор-царевич к стенке, эта девица живо кровать повернула, он и полетел в подполье, в яму глубокую...
Долго ли, коротко ли, - царь опять собирает пир, зовет князей и бояр и говорит им:
- Вот, ребятушки, кто бы выбрался из охотников - привезти мне молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут опять больший хоронится за середнего, а середний за меньшого, а от меньшого ответу нет.
Выходит второй сын, Василий-царевич:
- Батюшка, неохота мне царство в чужие руки отдавать. Я поеду в дорожку, привезу эти вещи, сдам тебе в руки.
Идет Василий-царевич на конюший двор, выбирает коня неезженого, уздает узду неузданую, берет плетку нехлестаную, кладет двенадцать подпруг с подпругою.
Поехал Василий-царевич. Видели, как садился, а не видели, в кою сторону укатился... Вот он доезжает до росстаней, где лежит плита-камень, и видит:
"Направо поедешь-себя спасать, коня потерять.
Налево поедешь - коня спасать, себя потерять. Прямо поедешь - женату быть".
Думал, думал Василий-царевич и "поехал дорогой, где женатому быть. Доехал до терема с золотой крышей. Выбегает к нему прекрасная девица и просит его откушать хлеба-соли и лечь почивать.
- Царский сын, не торопись ехать, а торопись делать, что тебе любо-дорого...
Тут она его из седла вынула, в терем повела, накормила, напоила и спать положила.
Только Василий-царевич лег к стенке, она опять повернула кровать, и он полетел в подполье.
А там спрашивают:
- Кто летит?
- Василий-царевич. А кто сидит?
- Федор-царевич.
- Вот, братан, попали!
Долго ли, коротко ли, - в третий раз царь собирает пир, зовет князей и бояр:
- Кто бы выбрался из охотников привезти молодильных яблок и живой воды кувшинец о двенадцати рылец? Я бы этому седоку полцарства отписал.
Тут опять больший хоронится за середнего, середний за меньшого, а от меньшого ответу нет.
Выходит Иван-царевич и говорит:
- Дай мне, батюшка, благословеньице, с буйной головы до резвых ног, ехать в тридесятое царство - поискать тебе молодильных яблок и живой воды, да поискать еще моих братьецев.
Дал ему царь благословеньице. Пошел Иван-царевич в конюший двор - выбрать себе коня по разуму. На которого коня ни взглянет, тот дрожит, на которого руку положит - тот с ног валится...
Не мог выбрать Иван-царевич коня по разуму. Идет повесил буйну голову. Навстречу ему бабушка-задворенка.
- Здравствуй, дитятко, Иван-царевич! Что ходишь кручинен-печален?
- Как же мне, бабушка, не печалиться - не могу найти коня по разуму.
- Давно бы ты меня спросил. Добрый конь стоит закованный в погребу, на цепи железной. Сможешь его взять - будет тебе конь по разуму.
Приходит Иван-царевич к погребу, пнул плиту железную, свернулась плита с погреба. Вскочил ко добру коню, стал ему конь своими передними ногами на плечи. Стоит Иван-царевич - не шелохнется. Сорвал конь железную цепь, выскочил из погреба и Ивана-царевича вытащил. И тут Иван-царевич его обуздал уздою неузданой, оседлал седельцем неезженым, наложил двенадцать подпруг с подпругою - не ради красы, ради славушки молодецкой.
Отправился Иван-царевич в путь-дорогу. Видели, что садится, а не видели, в кою сторону укатился... Доехал он до росстаней и поразмыслил:
"Направо ехать - коня потерять, - куда мне без коня-то? Прямо ехать - женату быть, - не за тем я в путь-дорогу выехал. Налево ехать - коня спасти, - эта дорога самая лучшая для меня".
И поворотил он по той дороге, где коня спасти - себя потерять. Ехал он долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, по зеленым лугам, по каменным горам, ехал день до вечеру - красна солнышка до закату - и наезжает на избушку.
Стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке.
- Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.
Избушка повернулась к лесу задом, к Ивану-царевичу передом. Зашел он в нее, а там сидит баба-яга, старых лет. Шелковый кудель мечет, а нитки через грядки броеает.
- Фу, фу, - говорит, - русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел.
А Иван-царевич ей:
- Ах ты, баба-яга, костяная нога, не поймавши птицу - теребишь, не узнавши молодца - хулишь. Ты бы сейчас вскочила да меня, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и для ночи постелю собрала. Я бы улегся, ты бы села к изголовью, стала бы спрашивать, а я бы стал сказывать - чей да откуда.
Вот баба-яга это дело все справила - Ивана-царевича накормила, напоила и на постелю уложила. Села к изголовью и стала спрашивать:
- Чей ты, дорожный человек, добрый молодец, да откуда? Какой ты земли? Какого отца, матери сын?
- Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Еду за тридевять земель, за тридевять озер, в тридесятое царство за живой водой и молодильными яблоками.
- Ну, дитя мое милое, далеко же тебе ехать: живая вода и молодильные яблоки - у сильной богатырки девицы Синеглазки, она мне родная племянница. Не знаю, получишь ли ты добро...
- А ты, бабушка, дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.
- Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня. Мой конь будет бойчее, довезет он тебя до моей середней сестры, она тебя научит.
Иван-царевич поутру встает ранехонько, умывается белешенько. Благодарит бабу-ягу за ночлег и поехал на ее коне.
Вдруг он и говорит коню:
- Стой! Перчатку обронил.
А конь отвечает:
- В кою пору ты говорил, я уже двести верст проскакал...
Едет Иван-царевич близко ли, далеко ли. День до ночи коротается. И завидел он впереди избушку на курьей ножке, об одном окошке.
- Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! Как мне в тебя зайти, так и выйти.
Избушка повернулась к лесу задом, к нему передом. Вдруг слышно - конь заржал, и конь под Иваном-царевичем откликнулся.
Кони-то были одностадные. Услышала это баба-яга - еще старее той - и говорит:
- Приехала ко мне, видно, сестрица в гости.
И выходит на крыльцо:
- Фу-фу, русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел.
А Иван-царевич ей:
- Ах ты, баба-яга, костяная нога, встречай гостя по платью, провожай по уму. Ты бы моего коня убрала, меня бы, добра молодца, дорожного человека, накормила, напоила и спать уложила...
Баба-яга это дело все справила - коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила, на постелю уложила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
- Я, бабушка, из такого-то царства, из такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Еду за живой водой и молодильными яблоками к сильной богатырке, девице Синеглазке...
- Ну, дитя милое, не знаю, получишь ли ты добро.
Мудро тебе, мудро добраться до девицы Синеглазки!
- А ты, бабушка, дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум.
- Много молодцев проезживало, да не много вежливо говаривало. Возьми, дитятко, моего коня, поезжай к моей старшей сестре. Она лучше меня научит, что делать.
Вот Иван-царевич заночевал у этой старухи, поутру встает ранехонько, умывается белешенько. Благодарит бабу-ягу за ночлег и поехал на ее коне. А этот конь еще бойчей того.
Вдруг Иван-царевич говорит:
- Стой! Перчатку обронил.
А конь отвечает:
- В кою пору ты говорил, я уж триста верст проскакал...
Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Едет Иван-царевич день до вечера - красна солнышка до закату. Наезжает на избушку на курьей ножке, об одном окошке.
- Избушка, избушка, обернись к лесу задом, ко мне передом! Мне не век вековать, а одну ночь ночевать.
Вдруг заржал конь, и под Иваном-царевичем конь откликнулся. Выходит на крыльцо баба-яга, старых лет, еще старее той. Поглядела - конь ее сестры, а седок чужестранный, молодец прекрасный...
Тут Иван-царевич вежливо ей поклонился и ночевать попросился. Делать нечего! Ночлега с собой не возят - ночлег каждому: и пешему и конному, и бедному и богатому.
Баба-яга все дело справила - коня убрала, а Ивана-царевича накормила, напоила и стала спрашивать, кто он да откуда и куда путь держит.
- Я, бабушка, такого-то царства, такого-то государства, царский сын Иван-царевич. Был у твоей младшей сестры, она послала к середней, а середняя к тебе послала. Дай свою голову моим могутным плечам, направь меня на ум-разум, как мне добыть у девицы Синеглазки живой воды и молодильных яблок.
- Так и быть, помогу я тебе, Иван-царевич. Девица
Синеглазка, моя племянница, - сильная и могучая богатырка. Вокруг ее царства - стена три сажени вышины, сажень толщины, у ворот стража - тридцать богатырей. Тебя и в ворота не пропустят. Надо тебе ехать в середину ночи, ехать на моем добром коне. Доедешь до стены - бей коня по бокам плетью нехлестаной. Конь через стену перескочит. Ты коня привяжи и иди в сад. Увидишь яблоню с молодильными яблоками, а под яблоней колодец. Три яблока сорви, а больше не бери. И зачерпни из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. Девица Синеглазка будет спать, ты в терем к ней не заходи, а садись на коня и бей его по крутым бокам. Он тебя через стену перенесет.
Иван-царевич не стал ночевать у этой старухи, а сел на ее доброго коня и поехал в ночное время. Этот конь поскакивает, мхи-болота перескакивает, реки, озера хвостом заметает.
Долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, доезжает Иван-царевич в середине ночи до высокой стены. У ворот стража спит - тридцать могучих богатырей Прижимает он своего доброго коня, бьет его плетью нехлестаной. Конь осерчал и перемахнул через стену. Слез Иван-царевич с коня, входит в сад и видит - стоит яблоня с серебряными листьями, золотыми яблоками, а под яблоней колодец. Иван-царевич сорвал три яблока, а больше не стал брать да зачерпнул из колодца живой воды кувшинец о двенадцати рылец. И захотелось ему самою увидать, сильную, могучую, богатырку, девицу Синеглазку.
Входит Иван-царевич в терем, а там спят - по одну сторону шесть полениц - девиц-богатырок и по другую сторону шесть, а посредине разметалась девица Синеглазка, спит, как сильный речной порог шумит.
Не стерпел Иван-царевич, приложился, поцеловал ее и вышел... Сел на доброго коня, а конь говорит ему человеческим голосом:
- Не послушался, ты, Иван-царевич, вошел в терем к девице Синеглазке. Теперь мне стены не перескочить.
Иван-царевич бьет коня плетью нехлестаной.
- Ах ты, конь, волчья сыть, травяной мешок, нам здесь не ночь ночевать, а голову потерять!
Осерчал конь пуще прежнего и перемахнул через стену, да задел об нее одной подковой - на стене струны запели и колокола зазвонили.
Девица Синеглазка проснулась да увидала покражу:
- Вставайте, у нас покража большая!
Велела она оседлать своего богатырского коня и кинулась с двенадцатью поленицами в погоню за Иваном-царевичем.
Гонит Иван-царевич во всю прыть лошадиную, а девица Синеглазка гонит за ним. Доезжает он до старшей бабы-яги, а у нее уже конь выведенный, готовый. Он - со своего коня да на этого и опять вперед погнал... Иван то царевич за дверь, а девица Синеглазка - в дверь и спрашивает у бабы-яги:
- Бабушка, здесь зверь не прорыскивал ли?
- Нет, дитятко.
- Бабушка, здесь молодец не проезживал ли?
- Нет, дитятко. А ты с пути-дороги поешь молочка.
- Поела бы я, бабушка, да долго корову доить.
- Что ты, дитятко, живо справлюсь...
Пошла баба-яга доить корову - доит, не торопится. Поела девица Синеглазка молочка и опять погнала за Иваном-царевичем.
Доезжает Иван-царевич до середней бабы-яги, коня сменил и опять погнал. Он - за дверь, а девица Синеглазка - в дверь:
- Бабушка, не проскакивал ли зверь, не проезжал ли добрый молодец?
- Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги поела блинков.
- Да ты долго печь будешь.
- Что ты, дитятко, живо справлю...
Напекла баба-яга блинков - печет, не торопится. Девица Синеглазка поела и опять погнала за Иваном-царевичем.
Он доезжает до младшей бабы-яги, слез с коня, сел на своего коня богатырского и опять погнал. Он - за дверь, девица Синеглазка - в дверь и спрашивает у бабы-яги, не проезжал ли добрый молодец.
- Нет, дитятко. А ты бы с пути-дороги в баньке попарилась.
- Да ты долго топить будешь.
- Что ты, дитятко, живо справлю...
Истопила баба-яга баньку, все изготовила. Девица Синеглазка попарилась, обкатилась и опять погнала в сугон. Конь ее с горки на горку поскакивает, реки, озера хвостом заметает. Стала она Ивана-царевича настигать.
Он видит за собой погоню: двенадцать богатырок с тринадцатой - девицей Синеглазкой - ладят на него наехать, с плеч голову снять. Стал он коня приостанавливать, девица Синеглазка наскакивает и кричит ему:
- Что ж ты, вор, без спросу из моего колодца пил да колодец не прикрыл!
А он ей:
- Что ж, давай разъедемся на три прыжка лошадиных, давай силу пробовать.
Тут Иван-царевич и девица Синеглазка заскакали на три прыжка лошадиных, брали палицы боевые, копья долгомерные, сабельки острые. И съезжались три раза, палицы поломали, копья-сабли исщербили - не могли друг друга с коня сбить. Незачем стало им на добрых конях разъезжаться, соскочили они с коней и схватились в охапочку.
Боролись с утра до вечера - красна солнышка до закату. У Ивана-царевича резва ножка подвернулась, упал он на сыру землю. Девица Синеглазка стала коленкой на его белу грудь и вытаскивает кинжалище булатный - пороть ему белу грудь. Иван-царевич и говорит ей:
- Не губи ты меня, девица Синеглазка, лучше возьми за белые руки, подними со сырой земли, поцелуй в уста сахарные.
Тут девица Синеглазка подняла Ивана-царевича со сырой земли и поцеловала в уста сахарные. И раскинули они шатер в чистом поле, на широком раздолье, на зеленых лугах. Тут они гуляли три дня и три ночи. Здесь они и обручились и перстнями обменялись.
Девица Синеглазка ему говорит:
- Я поеду домой - и ты поезжай домой, да смотри никуда не сворачивай... Через три года жди меня в своем царстве.
Сели они на коней и разъехались... Долго ли, коротко ли, не скоро дело делается, скоро сказка сказывается, - доезжает Иван-царевич до росстаней, до трех дорог, где плита-камень, и думает:
"Вот нехорошо! Домой еду, а братья мои пропадают без вести".
И не послушался он девицы Синеглазки, своротил на ту дорогу, где женатому быть... И наезжает на терем под золотой крышей. Тут под Иваном-царевичем конь заржал, и братьевы кони откликнулись. Кони-то были одностадные...
Иван-царевич взошел на крыльцо, стукнул кольцом - маковки на тереме зашатались, оконницы покривились. Выбегает прекрасная девица.
- Ах, Иван-царевич, давно я тебя поджидаю! Иди со мной хлеба-соли откушать и спать-почивать.
Повела его в терем и стала потчевать. Иван-царевич, не столько ест, сколько под стол кидает, не столько пьет, сколько под стол льет. Повела его прекрасная девица в спальню:
- Ложись, Иван-царевич, спать-почивать.
А Иван-царевич столкнул ее на кровать, живо кровать повернул, девица и полетела в подполье, в яму глубокую.
Иван-царевич наклонился над ямой и кричит:
- Кто там живой?
А из ямы отвечают:
- Федор-царевич да Василий-царевич.
Он их из ямы вынул - они лицом черны, землей уж стали порастать. Иван-царевич умыл братьев живой водой - стали они опять прежними.
Сели они на коней и поехали... Долго ли, коротко ли, доехали до росстаней. Иван-царевич и говорит братьям:
- Покараульте моего коня, а я лягу отдохну.
Лег он на шелковую траву и богатырским сном заснул. А Федор-царевич и говорит Василию-царевичу:
- Вернемся мы без живой воды, без молодильных яблок - будет нам мало чести, нас отец пошлет гусей пасти.
Василий-царевич отвечает:
- Давай Ивана-царевича в пропасть спустим, а эти вещи возьмем и отцу в руки отдадим.
Вот они у него из-за пазухи вынули молодильные яблоки и кувшин с живой водой, а его взяли и бросили в пропасть. Иван-царевич летел туда три дня и три ночи.
Упал Иван-царевич на самое взморье, опамятовался и видит - только небо и вода, и под старым дубом у моря птенцы пищат - бьет их погода.
Иван-царевич снял с себя кафтан и птенцов покрыл. а сам укрылся под дуб.
Унялась погода, летит большая птица Нагай. Прилетела, под дуб села и спрашивает птенцов:
- Детушки мои милые, не убила ли вас погодушка-ненастье?
- Не кричи, мать, нас сберег русский человек, своим кафтаном укрыл.
Птица Нагай спрашивает Ивана-царевича:
- Для чего ты сюда попал, милый человек?
- Меня родные братья в пропасть бросили за молодильные яблоки да за живую воду.
- Ты моих детей сберег, спрашивай у меня, чего хочешь: злата ли, серебра ли, камня ли драгоценного.
- Ничего, Нагай-птица, мне не надо: ни злата, ни серебра, ни камня драгоценного. А нельзя ли мне попасть в родную сторону?
Нагай-птица ему отвечает:
- Достань мне два чана - пудов по двенадцати - мяса.
Вот Иван-царевич настрелял на взморье гусей, лебедей, в два чана поклал, поставил один чан Нагай-птице на правое плечо, а другой чан - на левое, сам сел ей на хребет. Стал птицу Нагай кормить, она поднялась и летит в вышину.
Она летит, а он ей подает да подает... Долго ли, коротко ли так летели, скормил Иван-царевич оба чана. А птица Нагай опять оборачивается. Он взял нож, отрезал у себя кусок с ноги и Нагай-птице подал. Она летит, летит и опять оборачивается. Он с другой ноги срезал мясо и подал. Вот уже недалеко лететь осталось. Нагай-птица опять оборачивается. Он с груди у себя мясо срезал и ей подал.
Тут Нагай-птица донесла Ивана-царевича до родной стороны.
- Хорошо ты кормил меня всю дорогу, но слаще последнего кусочка отродясь не едала.
Иван-царевич ей и показывает раны. Нагай-птица рыгнула, три куска вырыгнула:
- Приставь на место.
Иван-царевич приставил - мясо и приросло к костям.
- Теперь слезай с меня, Иван-царевич, я домой полечу.
Поднялась Нагай-птица в вышину, а Иван-царевич пошел путем-дорогой на родную сторону.
Пришел он в столицу и узнает, что Федор-царевич и Василий-царевич привезли отцу живой воды и молодильных яблок и царь исцелился: по-прежнему стал здоровьем крепок и глазами зорок.
Не пошел Иван-царевич к отцу, к матери, а собрал он пьяниц, кабацкой голи и давай гулять по кабакам.
В ту пору за тридевять земель, в тридесятом царстве сильная богатырка Синеглазка родила двух сыновей. Они растут не по дням, а по часам. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается - прошло три года. Синеглазка взяла сыновей, собрала войско и пошла искать Ивана-царевича.
Пришла она в его царство и в чистом поле, в широком раздолье, на зеленых лугах раскинула шатер белополотняный. От шатра дорогу устелила сукнами цветными. И посылает в столицу царю сказать:
- Царь, отдай царевича. Не отдашь, - все царство потопчу, пожгу, тебя в полон возьму.
Царь испугался и посылает старшего - Федорацаревича. Идет Федор-царевич по цветным сукнам, подходит к шатру белополотняному. Выбегают два мальчика:
- Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идет?
- Нет, детушки, это ваш дяденька.
- А что прикажешь с ним делать?
- А вы, детушки, угостите его хорошенько.
Тут эти двое пареньков взяли трости и давай хлестать Федора-царевича пониже спины. Били, били, он едва ноги унес.
А Синеглазка опять посылает к царю:
- Отдай царевича...
Пуще испугался царь и посылает середнего - Василия-царевича. Он приходит к шатру. Выбегают два мальчика:
- Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идет?
- Нет, детушки, это ваш дяденька. Угостите его хорошенько.
Двое пареньков опять давай дядю тростями чесать. Били, били, Василий-царевич едва ноги унес.
А Синеглазка в третий раз посылает к царю:
- Ступайте, ищите третьего сынка, Ивана-царевича. Не найдете - все царство потопчу, пожгу.
Царь еще пуще испугался, посылает за Федором-царевичем и Василием-царевичем, велит им найти брата, Ивана-царевича. Тут братья упали отцу в ноги и во всем повинились: как у сонного Ивана-царевича взяли живую воду и молодильные яблоки, а самого бросили в пропасть.
Услышал это царь и залился слезами. А в ту пору Иван-царевич сам идет к Синеглазке, и с ним идет голь кабацкая. Они под ногами сукна рвут и в стороны мечут.
Подходит он к белополотняному шатру. Выбегают два мальчика:
- Матушка, матушка, к нам какой-то пьяница идет с голью кабацкой!
А Синеглазка им:
- Возьмите его за белые руки, ведите в шатер. Это ваш родной батюшка. Он безвинно три года страдал.
Тут Ивана-царевича взяли за белые руки, ввели в шатер. Синеглазка его умыла и причесала, одежу на нем сменила и спать уложила. А голи кабацкой по стаканчику поднесла, и они домой отправились.
На другой день Синеглазка и Иван-царевич приехали во дворец. Тут начался пир на весь мир - честным пирком да и за свадебку. Федору-царевичу и Василию-царевичу мало было чести, прогнали их со двора - ночевать где ночь, где две, а третью и ночевать негде...
Иван-царевич не остался здесь, а уехал с Синеглазкой в ее девичье царство.
Жил-был крестьянин Иван, и была у него жена Марья. Жили Иван да Марья в любви и согласии, вот только детей у них не было. Так они и состарились в одиночестве. Сильно они о своей беде сокрушались и только глядя на чужих детей утешались. А делать нечего! Так уж, видно, им суждено было. Вот однажды, когда пришла зима да нападало молодого снегу по колено, ребятишки высыпали на улицу поиграть, а старички наши подсели к окну поглядеть на них. Ребятишки бегали, резвились и стали лепить бабу из снега. Иван с Марьей глядели молча, призадумавшись. Вдруг Иван усмехнулся и говорит:
- Пойти бы и нам, жена, да слепить себе бабу!
На Марью, видно, тоже нашел веселый час.
- Что ж, - говорит она, - пойдем, разгуляемся на старости! Только на что тебе бабу лепить: будет с тебя и меня одной. Слепим лучше себе дитя из снегу, коли Бог не дал живого!
- Что правда, то правда... - сказал Иван, взял шапку и пошел в огород со старухою.
Они и вправду принялись лепить куклу из снегу: скатали туловище с ручками и ножками, наложили сверху круглый ком снегу и обгладили из него головку.
- Бог в помощь? - сказал кто-то, проходя мимо.
- Спасибо, благодарствуем! - отвечал Иван.
- Что ж это вы поделываете?
- Да вот, что видишь! - молвит Иван.
- Снегурочку... - промолвила Марья, засмеявшись.
Вот они вылепили носик, сделали две ямочки во лбу, и только что Иван прочертил ротик, как из него вдруг дохнуло теплым духом. Иван второпях отнял руку, только смотрит - ямочки во лбу стали уж навыкате, и вот из них поглядывают голубенькие глазки, вот уж и губки как малиновые улыбаются.
- Что это? Не наваждение ли какое? - сказал Иван, кладя на себя крестное знамение.
А кукла наклоняет к нему головку, точно живая, и зашевелила ручками и ножками в снегу, словно грудное дитя в пеленках.
- Ах, Иван, Иван! - вскричала Марья, задрожав от радости. - Это нам Господь дитя дает! - и бросилась обнимать Снегурочку, а со Снегурочки весь снег отвалился, как скорлупа с яичка, и на руках у Марьи была уже в самом деле живая девочка.
- Ах ты, моя Снегурушка дорогая! - проговорила старуха, обнимая свое желанное и нежданное дитя, и побежала с ним в избу.
Иван насилу опомнился от такого чуда, а Марья была без памяти от радости.
И вот Снегурочка растет не по дням, а по часам, и что день, то все лучше. Иван и Марья не нарадуются на нее. И весело пошло у них в дому. Девки с села у них безвыходно: забавляют и убирают бабушкину дочку, словно куколку, разговаривают с нею, поют песни, играют с нею во всякие игры и научают ее всему, как что у них ведется. А Снегурочка такая смышленая: все примечает и перенимает.
И стала она за зиму точно девочка лет тринадцати: все разумеет, обо всем говорит, и таким сладким голосом, что заслушаешься. И такая она добрая, послушная и ко всем приветливая. А собою она - беленькая, как снег; глазки что незабудочки, светло-русая коса до пояса, одного румянцу нет вовсе, словно живой кровинки не было в теле... Да и без того она была такая пригожая и хорошая, что загляденье. А как, бывало, разыграется она, так такая утешная и приятная, что душа радуется! И все не налюбуются Снегурочкой. Старушка же Марья души в ней не чает.
- Вот, Иван! - говаривала она мужу. - Даровал-таки нам Бог радость на старость! Миновалась-таки печаль моя задушевная!
А Иван говорил ей:
- Благодарение Господу! Здесь радость не вечна, и печаль не бесконечна...
Прошла зима. Радостно заиграло на небе весеннее солнце и пригрело землю. На прогалинах зазеленела мурава, и запел жаворонок. Уже и красные девицы собрались в хоровод под селом и пропели:
- Весна-красна! На чем пришла, на чем приехала?..
- На сошечке, на бороночке!
А Снегурочка что-то заскучала.
- Что с тобою, дитя мое? - говорила не раз ей Марья, приголубливая ее. - Не больна ли ты? Ты все такая невеселая, совсем с личика спала. Уж не сглазил ли тебя недобрый человек?
А Снегурочка отвечала ей всякий раз:
- Ничего, бабушка! Я здорова...
Вот и последний снег согнала весна своими красными днями. Зацвели сады и луга, запел соловей и всякая птица, и все стало живей и веселее. А Снегурочка, сердечная, еще сильней скучать стала, дичится подружек и прячется от солнца в тень, словно ландыш под деревцем. Ей только и любо было, что плескаться у студеного ключа под зеленою ивушкой.
Снегурочке все бы тень да холодок, а то и лучше - частый дождичек. В дождик и сумрак она веселей становилась. А как один раз надвинулась серая туча да посыпала крупным градом. Снегурочка ему так обрадовалась, как иная не была бы рада и жемчугу перекатному. Когда ж опять припекло солнце и град взялся водою, Снегурочка поплакалась по нем так сильно, как будто сама хотела разлиться слезами, - как родная сестра плачется по брату.
Вот уж пришел и весне конец; приспел Иванов день. Девки с села собрались на гулянье в рощу, зашли за Снегурочкой и пристали к бабушке Марье:
- Пусти да пусти с нами Снегурочку!
Марье не хотелось пускать ее, не хотелось и Снегурочке идти с ними; да не могли отговориться. К тому же Марья подумала: авось разгуляется ее Снегурушка! И она принарядила ее, поцеловала и сказала:
- Поди же, дитя мое, повеселись с подружками! А вы, девки, смотрите берегите мою Снегурушку... Ведь она у меня, сами знаете, как порох в глазу!
- Хорошо, хорошо! - закричали они весело, подхватили Снегурочку и пошли гурьбою в рощу. Там они вили себе венки, вязали пучки из цветов и распевали свои веселые песни. Снегурочка была с ними безотлучно.
Когда закатилось солнце, девки наложили костер из травы и мелкого хворосту, зажгли его и все в венках стали в ряд одна за другою; а Снегурочку поставили позади всех.
- Смотри же, - сказали они, - как мы побежим, и ты также беги следом за нами, не отставай!
И вот все, затянувши песню, поскакали через огонь.
Вдруг что-то позади их зашумело и простонало жалобно:
- Ау!
Оглянулись они в испуге: нет никого. Смотрят друг на дружку и не видят между собою Снегурочки.
- А, верно, спряталась, шалунья, - сказали они и разбежались искать ее, но никак не могли найти. Кликали, аукали - она не отзывалась.
- Куда бы это девалась она? - говорили девки.
- Видно, домой убежала, - сказали они потом и пошли в село, но Снегурочки и в селе не было.
Искали ее на другой день, искали на третий. Исходили всю рощу - кустик за кустик, дерево за дерево. Снегурочки все не было, и след пропал. Долго Иван и Марья горевали и плакали из-за своей Снегурочки. Долго еще бедная старушка каждый день ходила в рощу искать ее, и все кликала она, словно кукушка горемычная:
- Ау, ау, Снегурушка! Ау, ау, голубушка!..
И не раз ей слышалось, будто голосом Снегурочки отзывалось: "Ау!". Снегурочки же все нет как нет! Куда же девалась Снегурочка? Лютый ли зверь умчал ее в дремучий лес, и не хищная птица ли унесла к синему морю?
Нет, не лютый зверь умчал ее в дремучий лес, и не хищная птица унесла ее к синему морю; а когда Снегурочка побежала за подружками и вскочила в огонь, вдруг потянулась она вверх легким паром, свилась в тонкое облачко, растаяла... и полетела в высоту поднебесную.
Дата: Воскресенье, 09.06.2013, 13:30 | Сообщение # 36
Писатель
Группа: Администраторы
Сообщений: 1515
Статус: Offline
Морозко
У мачехи была падчерица да родная дочка; родная что ни сделает, за все ее гладят по головке да приговаривают: “Умница!” А падчерица как ни угождает - ничем не угодит, все не так, все худо; а надо правду сказать, девочка была золото, в хороших руках она бы как сыр в масле купалась, а у мачехи кажный день слезами умывалась. Что делать? Ветер хоть пошумит, да затихнет, а старая баба расходится - не скоро уймется, все будет придумывать да зубы чесать. И придумала мачеха падчерицу со двора согнать: - Вези, вези, старик, ее куда хочешь, чтобы мои глаза ее не видали, чтобы мои уши об ней не слыхали; да не вози к родным в теплую хату, а во чисто поле на трескун-мороз!
Старик затужил, заплакал; однако посадил дочку на сани, хотел прикрыть попонкой - и то побоялся; повез бездомную во чисто поле, свалил на сугроб, перекрестил, а сам поскорее домой, чтоб глаза не видали дочерниной смерти.
Осталась, бедненькая, трясется и тихонько молитву творит. Приходит Мороз, попрыгивает, поскакивает, на красную девушку поглядывает: - Девушка, девушка, я Мороз красный нос! - Добро пожаловать. Мороз; знать, бог тебя принес по мою душу грешную.
Мороз хотел ее тукнуть и заморозить; но полюбились ему ее умные речи, жаль стало! Бросил он ей шубу. Оделась она в шубу, подожмала ножки, сидит.
Опять пришел Мороз красный нос, попрыгивает-поскакивает, на красную девушку поглядывает: - Девушка, девушка, я Мороз красный нос! - Добро пожаловать. Мороз; знать, бог тебя принес по мою душу грешную.
Мороз пришел совсем не по душу, он принес красной девушке сундук высокий да тяжелый, полный всякого приданого. Уселась она в шубочке на сундучке, такая веселенькая, такая хорошенькая! Опять пришел Мороз красный нос, попрыгивает-поскакивает, на красную девушку поглядывает. Она его приветила, а он ей подарил платье, шитое и серебром и золотом. Надела она и стала какая красавица, какая нарядница! Сидит и песенки попевает.
А мачеха по ней поминки справляет; напекла блинов. - Ступай, муж, вези хоронить свою дочь. Старик поехал. А собачка под столом: - Тяв, тяв! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину женихи не берут! - Молчи, дура! На блин, скажи: старухину дочь женихи возьмут, а стариковой одни косточки привезут!
Собачка съела блин да опять: - Тяв, тяв! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину женихи не берут!
Старуха и блины давала, и била ее, а собачка все свое: - Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину женихи не возьмут!
Скрипнули ворота, растворилися двери, несут сундук высокий, тяжелый, идет падчерица - панья паньей сияет! Мачеха глянула - и руки врозь! - Старик, старик, запрягай других лошадей, вези мою дочь поскорей! Посади на то же поле, на то же место.
Повез старик на то же поле, посадил на то же место. Пришел и Мороз красный нос, поглядел на свою гостью, попрыгал-поскакал, а хороших речей не дождал; рассердился, хватил ее и убил. - Старик, ступай, мою дочь привези, лихих коней запряги, да саней не повали, да сундук не оброни! А собачка под столом: - Тяв, тяв! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной в мешке косточки везут! - Не ври! На пирог, скажи: старухину в злате, в серебре везут!
Растворились ворота, старуха выбежала встреть дочь, да вместо ее обняла холодное тело. Заплакала, заголосила, да поздно!
Дата: Воскресенье, 09.06.2013, 20:46 | Сообщение # 37
Читатель
Группа: Друзья
Сообщений: 12
Статус: Offline
Можно чуть похулиганить? а то сайт излишне серьезный... дети соответствующего возраста в восторге от следующей сказки: "В большой-пребольшой квартире, в маленьких штанишках жила-была попа. А недалеко от неё, в больших-пребольших и широких штанах жил-был ремешок. Узнал как-то ремешок, что бегает попа на кухню и таскает сахар без разрешения. Задумался ремешок: "Зачем это попа бегает на кухню? И зачем она таскает сахар? И почему без разрешения?". Думал, он думал, и ничего не придумал. Решил сам у попы спросить. Пришел ремешок в гости к попе, стучался-стучался в штанишки, стучался-стучался - попа так ему и не открыла. Так и ушел ремешок ни с чем. Только с той поры перестала попа бегать на кухню и таскать сахар, и учится с той поры исключительно на одни пятерки.
Дата: Понедельник, 05.08.2013, 22:29 | Сообщение # 39
Писатель
Группа: Администраторы
Сообщений: 1515
Статус: Offline
СУДЬБА.
Ехала как- то СУДЬБА, объезжала пределы свои на "тройке" с бубенцами. Глядь три девицы, ждут её, всё не дождутся. Одна девица- злющая! Вторая- ленивая! А третья и умница, и красавица!
Усадила их к себе и повезла...
Долго ли, коротко ли мчала их "тройка", да приехали они к дому раскрасивому, двору ладному, поля вокруг ухоженные, а в поле молодец, в поте лица трудится. Указала перстом СУДЬБА на лентяйку и молвила -"Твоё". Сошла лентяйка! Тронулись далече...
Долго ли, коротко ли... Да приехали они к избушке. Сидит на завалинке парень, вокруг кошки, собаки...гладит он их, улюлюкает. Обратилась СУДЬБА к девицам, указала перстом на злющую. Слезла та с повозки...
Едут далече, долго ли, коротко ли... да подъехали к луже грязной. Валяется в грязи пьяный, в подранной одежонке, мужик... Обратилась СУДЬБА к девице-" Твоё". Разрыдалась девица, запричитала: -Да как же МАТУШКА, сестрице ленивой, вон какой трудолюбивый жених достался, сестрице злющей, вон какой добрый молодец. А по что же мне, и умнице, и красавице, такое горе луковое? - А этот без тебя пропадёт!
Дата: Понедельник, 12.08.2013, 23:17 | Сообщение # 40
Писатель
Группа: Администраторы
Сообщений: 1515
Статус: Offline
Кто чем богат....
Купил человек себе дом новый, большой, красивый. И сад с фруктовыми деревьями — все хорошо, аккуратно. Рядом в кривеньком, стареньком домике жил завистливый сосед, который постоянно пытался испортить ему настроение: то мусор под ворота подбросит, то еще какую гадость сотворит.
И однажды проснулся человек в хорошем настроении, вышел на крыльцо, а там ведро с помоями.
Человек взял ведро, помои вылил, ведро вычистил до блеска, насобирал в него самых больших, самых спелых и вкусных яблок и пошел к соседу.
Сосед, услышав стук в дверь, злорадно подумал: «Наконец-то я достал его!!!» Открывает дверь в надежде на скандал, а человек протягивает ему ведро с яблоками и говорит: «Кто чем богат, тот тем и делится!»
Один американец шел со своим другом-индейцем по людной улице Нью-Йорк Сити. Индеец внезапно воскликнул: – Я слышу сверчка! – Ты с ума сошел, - ответил американец, окинув взором переполненную в час пик центральную улицу города. Повсюду сновали автомобили, работали строители, над головой летали самолеты. – Но я правда слышу, - настаивал индеец, двигаясь к цветочной клумбе, разбитой перед каким-то учреждением. Потом нагнулся, раздвинул листья растений и показал мне сверчка, беспечно стрекочущего и радующегося жизни. – Удивительно, - отозвался американец. – У тебя, должно быть, фантастический слух! – Нет, все зависит от того, на что ты настроен. Смотри, - с этими словами индеец рассыпал по обочине тротуара пригоршню монет. Тут же прохожие завертели головами и полезли в свои карманы проверить, не у них ли просыпались деньги. – Видишь, - улыбнулся он, – все зависит от того, на что ты настроен.
Как-то раз один бизнесмен стоял на пирсе в маленькой деревушке и наблюдал за рыбаком, сидящим в утлой лодочке, как тот поймал огромного тунца. Бизнесмен поздравил рыбака с удачей и спросил, сколько времени требуется, чтобы поймать такую рыбу. — Пару часов, не больше, — ответил рыбак. — Почему же ты не остался в море дольше и не поймал ещё несколько таких рыбок? — удивился бизнесмен. — Одной рыбы достаточно, чтобы моя семья прожила завтрашний день, — ответил тот. — Но что же ты делаешь весь оставшийся день? — не унимался бизнесмен. — Я сплю до обеда, затем иду на пару часов порыбачить, затем играю со своими детьми, после мы с моей женой устраиваем себе сиесту, затем я иду в деревеньку прогуляться, пью вечером вино и играю со своими друзьями на гитаре. Вы видите — я наслаждаюсь жизнью, — объяснил рыбак. — Странный ты, — сказал бизнесмен, — я помогу тебе, ты всё делаешь не так. Ты должен весь день рыбачить и потом купить себе большую лодку. — И что потом? — спросил рыбак. — Потом ты будешь ловить ещё больше рыбы и сможешь купить себе несколько лодок, даже кораблей, и в один прекрасный день у тебя будет целая флотилия. — А потом? — Потом, вместо того, чтобы продавать рыбу посреднику, ты будешь привозить рыбу прямо на фабрику и, увеличив прибыль, ты откроешь собственную фабрику. — А потом? — Потом ты оставишь эту богом забытую деревушку и переедешь в большой город и, быть может, однажды ты сможешь открыть огромный офис и быть там директором. — И сколько всё это займёт времени? — Лет 15–20. — И что же потом? — А потом, — рассмеялся бизнесмен, — потом наступит самое приятное. Ты сможешь продать свою фирму за несколько миллионов и стать очень богатым. — А потом? — Потом ты сможешь перестать работать, ты переедешь в маленькую деревушку на побережье, будешь спать до обеда, немного рыбачить, играть с детьми, устраивать сиесту с женой, прогуливаться по деревне, пить вино по вечерам и играть со своими друзьями на гитаре…
Жили-были на свете обыкновенные муж и жена. Звали жену Елена, звался муж Иваном.
Возвращался муж с работы, в кресло у телевизора садился, газету читал. Жена его, Елена, ужин готовила. Подавала мужу ужин и ворчала, что по дому он ничего путного не делает, денег мало зарабатывает. Ивана раздражало ворчание жены . Но грубостью он ей не отвечал, лишь думал про себя: «Сама – растяпа неопрятная, а ещё указывает. Когда женился только, совсем другой была – красивой, ласковой».
Однажды, когда ворчавшая жена потребовала, чтобы Иван мусор вынес, он, с неохотой оторвавшись от телевизора, пошёл во двор. Возвращаясь, остановился у дверей дома и мысленно обратился к Богу: - Боже мой, Боже мой! Нескладная жизнь у меня сложилась. Неужто век мне весь свой коротать с такой женой ворчливой да некрасивой? Это же не жизнь, а мучения сплошные.
И вдруг услышал Иван тихий голос Божий: - Беде твоей, сын Мой, помочь Я смог бы: прекрасную богиню тебе в жёны дать, но коль соседи изменения внезапные в судьбе твоей увидят, в изумление великое придут. Давай поступим так: твою жену Я буду постепенно изменять, вселять в неё богини дух и внешность улучшать. Но только ты запомни, коль хочешь жить с богиней, жизнь и твоя достойною богини стать должна.
- Спасибо, Боже. Жизнь свою любой мужик ради богини может поменять. Скажи мне только: изменения когда начнёшь с моей женой творить?
- Слегка Я изменю её прямо сейчас. И с каждою минутой буду её к лучшему менять.
Вошёл в свой дом Иван, сел в кресло, взял газету и телевизор вновь включил. Да только не читается ему, не смотрится кино. Не терпится взглянуть – ну хоть чуть-чуть меняется его жена?
Он встал, открыл дверь в кухню, плечом оперся о косяк и стал внимательно разглядывать свою жену. К нему спиной она стояла, посуду мыла, что после ужина осталась.
Елена вдруг почувствовала взгляд и повернулась к двери. Их взгляды встретились. Иван разглядывал жену и думал: «Нет, изменений никаких в моей жене не происходит».
Елена, видя необычное внимание мужа и ничего не понимая, вдруг волосы свои поправила, румянец вспыхнул на щеках, когда спросила: - Что ты, Иван, так смотришь на меня внимательно?
Муж не придумал, что сказать, смутившись сам, вдруг произнёс: - Тебе посуду, может быть, помочь помыть? Подумал почему-то я… - Посуду? Мне помочь? – тихо переспросила удивленная жена, снимая перепачканный передник, – так я её уже помыла.
«Ну, надо же, как на глазах меняется она, – Иван подумал, – похорошела вдруг». И стал посуду вытирать.
На другой день после работы с нетерпением домой спешил Иван. Ох, не терпелось посмотреть ему, как постепенно в богиню превращают его ворчливую жену. «А вдруг уже богини много стало в ней? А я по-прежнему никак не изменился. На всякий случай, прикуплю-ка я цветов, чтоб в грязь лицом перед богиней не ударить».
Открылась в доме дверь, и растерялся заворожённый Иван. Перед ним Елена стояла в платье выходном, том самом, что купил он год назад. Причёска аккуратная и лента в волосах. Он растерялся и неловко протянул цветы, не отрывая взгляда от Елены.
Она цветы взяла и охнула слегка, ресницы опустив, зарделась. «Ах, как прекрасны у богинь ресницы! Как кроток их характер! Как необычна внутренняя красота и внешность!». И охнул в свою очередь Иван, увидев стол с приборами, что из сервиза, и две свечи горели на столе, и два бокала, и пища ароматами божественными увлекала.
Когда за стол он сел, напротив жена Елена тоже села, но вдруг вскочила, говоря:
- Прости, я телевизор для тебя включить забыла, а вот газеты свежие тебе приобрела.
- Не надо телевизора, газеты тоже мне не хочется читать, всё об одном и том же в них, – Иван ответил искренне, – ты лучше расскажи, как день субботний, завтрашний хотела б провести?
Совсем опешив, Елена переспросила:
- А ты?
- Да два билета в театр по случаю для нас купил. Но днём, быть может, согласишься ты пройтись по магазинам. Раз нам театр придется посетить, так надо в магазин зайти сначала и платье для театра для тебя достойное купить.
Чуть не сболтнул Иван заветные слова: «платье, достойное богини», смутился, на неё взглянул и снова охнул. Перед ним сидела за столом богиня. Лицо её сияло счастьем, и глаза блестели. Улыбка затаённая немножко вопросительной была.
«О Боже, как прекрасны всё-таки богини! А если хорошеет с каждым днём она, сумею ль я достойным быть богини? – думал Иван, и вдруг, как молния его пронзила мысль, – Надо успеть! Успеть, пока богиня рядом. Надо просить её и умолять ребенка от меня родить. Ребенок будет от меня и от прекраснейшей богини».
- О чем задумался, Иван, или волненье вижу на твоем лице? – Елена спрашивала мужа.
А он сидел взволнованный, не зная, как сказать о сокровенном. И шутка ли – просить ребёнка у богини?! Такой подарок Бог ему не обещал. Не знал, как о своём желании сказать Иван, и встал, скатерку теребя, и вымолвил, краснея:
- Не знаю… Можно ли… Но я… сказать хотел… Давно… Да, я хочу ребенка от тебя, прекрасная богиня.
Она, Елена к Ивану-мужу, подошла. Из глаз, наполненных любовью, счастливая слеза на щёку алую скатилась. И на плечо Ивану руку положила, дыханьем жарким обожгла.
«Ах, ночь была! Ах, это утро! Этот день! О, как прекрасна жизнь с богиней!» – думал Иван, второго внука на прогулку одевая.
Дата: Воскресенье, 20.10.2013, 17:25 | Сообщение # 44
Писатель
Группа: Администраторы
Сообщений: 1515
Статус: Offline
ПРИТЧА ПРО ПОТЕРЯННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ.
Жил-был на свете Иван Иваныч. Жизнь у него была скучна и монотонна: ежедневно ходил на работу, которую он ненавидел, денег ни на что не хватало, постоянно ругался с женой, которую он никогда не любил, и настоящих друзей у него не было.
А рядом с Иван Иванычем, за забором, жил его сосед, у которого было всё, о чём всю жизнь мечтал Иван Иваныч. Был шикарный дом с гаражом, бассейн с кристально чистой ярко-голубой водой, в котором его сосед плавал каждый день. Дорогой красивый автомобиль. Раз в неделю к нему приезжали его друзья, и они шумно и весело отдыхали, мешая Иван Иванычу спать после трудных рабочих дней.
У соседа была красавица-жена, стройная блондинка. Именно такие девушки всегда нравились Иван Иванычу. Каждый день Иван Иваныч, уходя на работу, видел это всё, завидовал своему соседу и молил Бога о том, чтобы тот дал ему всё, что было у его соседа, всё то, о чём так мечтал Иван Иваныч.
Но жизнь проходила, и ничего не менялось. Иван Иваныч вышел на пенсию, затем состарился и умер. Предстал Иван Иваныч пред Богом, а Бог ему говорит: "Иван Иваныч, ты прожил нормальную, честную жизнь, поэтому я даю тебе ключ от двери. Пойди, открой ее."
Иван Иваныч пошёл по длинному коридору, в котором было множество дверей. И на одной из них табличка: "Всё для Иван Иваныча." Он очень удивился, открыл ее и обалдел. За этой дверью он увидел тот самый шикарный красивый дом, о котором он мечтал. С бассейном. Он увидел тот самый автомобиль, о котором он мечтал всю жизнь. Даже такого же цвета. Красавицу-жену, от которой глаз отвести невозможно.
Увидел, как он отдыхает с друзьями в этом доме. Иван Иваныч пришёл в ярость, когда увидел всё это! Он повернулся к Богу и закричал: "Но почему!? Я ведь каждый день молил тебя об этом всём! Почему я прожил всю жизнь в нищете? Почему ты не дал мне всё это в жизни?!"
Бог ответил: "А ты помнишь, как ты ехал в автобусе, и рядом с тобой сидела красивая девушка. Ты даже глаз от неё отвести не мог. Но ты побоялся. Ты побоялся даже заговорить с ней! А ведь вы были созданы друг для друга и любили бы друг друга всю жизнь.
А помнишь, как тебе знакомый предложил заняться бизнесом, но ты тогда подумал, что тебя хотят обмануть. И ты даже не захотел узнать подробнее о том, что тебе предлагают. Ты побоялся. А ведь именно этот бизнес был для тебя, именно благодаря ему ты бы стал успешным человеком и смог бы купить себе тот самый дом и автомобиль, о котором ты мечтал!
А помнишь, как твой одноклассник пришёл ночью и попросил тебя дать ему в долг 500 рублей. Ведь они были у тебя в тот момент. Но ты не дал. Ты побоялся, что тебе не вернут эти деньги. А ведь именно этот одноклассник мог стать твоим самым преданным другом на всю жизнь! И именно благодаря ему у тебя бы появилось множество хороших друзей."
И потом Бог добавил: - Видишь, я открывал для тебя двери. Просто на тех дверях не было таблички: "Всё для Иван Иваныча."
Дата: Воскресенье, 20.10.2013, 20:51 | Сообщение # 45
Писатель
Группа: Администраторы
Сообщений: 1515
Статус: Offline
Как исполнить мечты?
Жил на Свете Человек. У него было три мечты: иметь высокооплачиваемую работу, жениться на красавице и… прославиться на весь мир.
Однажды морозной зимой Человек спешил на собеседование в офис одной известной фирмы. Вдруг прямо перед ним упал пожилой мужчина. Человек посмотрел на упавшего, в голове возникла мысль, что тот, скорее всего, пьян и не подал руки. Это помогло не опоздать на запланированную встречу. Собеседование прошло неудачно: Человека не взяли на желанную должность.
Как-то Человек прогуливался летним вечером по городу. Заметив труппу уличных артистов, остановился, чтобы насладиться зрелищем. Зрителей было немного, но пьеса была весёлой и увлекательной. После окончания действа раздались аплодисменты, и люди стали расходиться. Наш Человек тоже повернул было назад, но кто-то несмело дотронулся до его плеча. Это была главная героиня пьесы, старушка-клоунесса. Она стала расспрашивать его о том, понравился ли ему спектакль, доволен ли он актёрами. Но Человек не захотел вести беседу и, брезгливо отвернувшись, пошёл домой.
Однажды дождливым вечером Человек спешил домой с дня рождения друга. Он очень устал, и в его голове проносились мысли о душистой ванне и уютной, тёплой постели. Вдруг он услышал чьё-то приглушенное рыдание. Это плакала женщина. Она сидела на скамье возле дома Человека. Без зонта. Одна. Заметив нашего героя, она обратилась к нему за помощью. У неё случилось несчастье в семье. И ей нужен был лишь душевный собеседник. Человек задумался, пред его взором предстали ванна и постель, и поспешил в подъезд.
Человек прожил несчастливую жизнь. И умер.
Попав на Небеса, Человек встретил своего Друга, Ангела-Хранителя. Они качались на небесных качелях и беседовали.
- Ты знаешь, я прожил совсем несчастную и никчёмную жизнь. У меня было три мечты, но ничего не сбылось. Жаль…
- Хм… Друг мой, я сделал всё, чтобы все твои мечты претворились в жизнь, но для этого от тебя мне нужно было всего лишь: твоя рука, твои глаза и твоё сердце.
- Бог мой, и что же?
- Помнишь упавшего человека на скользкой зимней дороге? Я сейчас покажу тебе эту картину… Тот человек был генеральным директором той фирмы, в которую ты так хотел попасть. Тебя ждала головокружительная карьера. Всё, что от тебя требовалось – твоя рука.
Помнишь старую клоунессу, которая после уличного представления пристала к тебе с вопросами? Это была юная красавица-актриса, которая влюбилась в тебя с первого взгляда. Вас ждало счастливое будущее, дети, неугасающая любовь. Всё, что от тебя требовалось – твои глаза.
Помнишь плачущую женщину возле твоего подъезда? Был дождливый вечер, и она насквозь промокла от слёз… Это была известная писательница. Она переживала семейный кризис, и ей очень нужна была душевная поддержка. Если бы ты помог ей согреться в своей квартире, согреться Душой благодаря твоим мудрым словам утешения, то она написала бы книгу, в которой рассказала бы об этом случае. Книга стала бы известной на весь мир, и ты бы прославился, так как на главной странице автор указала бы имя того, кто стал музой этого произведения. И всё, что от тебя требовалось тогда – твоё сердце. Ты был невнимателен, мой Друг.
Человек вздохнул… И Друзья пошли по лунной дорожке в звёздную даль, тихо и безмятежно беседуя…
Каждое утро старый Вождь индийского племени Шамбу поднимался на вершину холма, чтобы встретить там восход солнца, проводя несколько часов в тишине и созерцании неба... Как - то молодой Воин спросил его: - Почтенный Вождь, много лет ты поднимаешься на холм, не разрешая никому из племени сопровождать тебя. Почему? - Когда я был молод и горяч как ты, - отвечал ему Вождь, - своим стремлением к Знаниям и Истинному Пути завоевал признание и уважение братьев племени нашего. Любой спор ловко разрешался мною. Речь всегда блистательной и убедительной была. За это стали почитать меня, затем вождём избрали. И возгордился я, считая истинным свой ум. Всё рьянее стал к истине стремиться, судил всех очень строго, доказывая правду лишь свою. Кого неверным правде той считал, ругал публично, глупцами нарекая, и гневясь на них. Тот гнев сильнее был любви к живому, и злость растил в душе моей... Но как - то Старец, что странствовал по Свету, услышав речь мою, коей я блистал, поучая Истинному Пути братьев своих, порицая одних и даря хвалу другим, что преклонялись пред правдою моею, оставшись со мною с глазу на глаз, сказал: - Ты стал купцом, признание тебя - монета. Так много зла в тебе и гнева. Ты признаёшь лишь истину свою. Ты тот, кто ищет Путь, не признавая подлинного Лика. А Лик тот есть Любовь... И светоч мудрости - Любовь. В тебе же гнева яд и самомненья... Гнев - нож, свершающий убийство. Молиться Небу надобно тебе, чтобы любить любых - и правых и неправых, без злости и без раздраженья душе позволить петь мелодию свою... С тех пор - молюсь, встречая солнце, чтоб не судить, а лишь любить...
Один старый мужчина переехал жить к своему сыну, невестке и четырехлетнему внуку
Его руки дрожали, глаза плохо видели, походка была ковыляющей. Семья ела вместе за одним столом, но старые, трясущиеся дедушкины руки и слабое зрение затрудняли этот процесс. Горошины сыпались с ложки на пол, когда он зажимал в руках стакан, молоко проливалось на скатерть. Сын и невестка стали все больше раздражаться из-за этого.
— Мы должны что-то предпринять, — сказал сын. — С меня достаточно того, как он шумно ест, пролитого им молока, и рассыпанной пищи на полу.
Муж и жена решили поставить отдельный маленький столик в углу комнаты. Там дедушка стал есть в одиночестве, в то время как остальные члены семьи наслаждались обедом. После того, как дедушка дважды разбивал тарелки, ему стали подавать еду в деревянной миске. Когда кто-то из семьи мельком взглядывал на дедушку, иногда у него были слезы в глазах, потому что он был совсем один. С тех пор единственными словами, которые он слышал в свой адрес, были колкие замечания, когда он ронял вилку или рассыпал пищу.
Четырехлетний мальчик наблюдал за всем молча. Однажды вечером, перед ужином, отец заметил его играющим с деревянной щепкой на полу. Он ласково спросил малыша: — Чем ты занимаешься?
Так же доверчиво мальчик ответил: — Я делаю маленькую миску для тебя и мамы, из которой вы будете кушать, когда я вырасту.
Мальчик улыбнулся и продолжил работать. Эти слова так ошеломили родителей, что они потеряли дар речи. Потом слезы заструились на их лицах. И хотя ни одного слова не было произнесено, оба знали, что надо сделать.
В тот вечер муж подошел к дедушке, взял за руку и нежно проводил его обратно к семейному столу. Все оставшиеся дни он ел вместе с семьей. И почему-то ни муж ни жена больше не беспокоились, когда падала вилка, разливалось молоко или пачкалась скатерть.
Дата: Воскресенье, 17.11.2013, 14:01 | Сообщение # 48
Писатель
Группа: Администраторы
Сообщений: 1515
Статус: Offline
Сердечный хозяин
Продавец одного небольшого магазинчика прикрепил у входа объявление "Продаются котята". Эта надпись, естественно, привлекла внимание местных детишек и через считанные минуты в магазин вошел мальчик.
Поприветствовав продавца, он робко спросил о цене котят. - От 30 до 50 рублей, - ответил продавец.
Вздохнув, ребенок полез в карман, достал кошелек и стал пересчитывать мелочь. - У меня только 2 рубля сейчас, - грустно сказал он. - Пожалуйста, можно мне хотя бы взглянуть на них, - с надеждой попросил он продавца. Продавец улыбнулся и вынул котят из большого короба. Оказавшись на воле, котята довольно замяукали и бросились бежать.
Только один из них, почему-то явно от всех отставал. И как-то странно подтягивал заднюю лапку. - Скажите, а что с этим котенком? - спросил мальчик.
Продавец ответил, что у этого котенка врожденный дефект лапки. - Это на всю жизнь, так сказал ветеринар. Поэтому он хромает.
Тогда мальчик почему-то очень заволновался. - Вот его-то я бы и хотел приобрести. - Да ты что, мальчик, смеёшься? Это же неполноценное животное! Зачем оно тебе? Впрочем, если ты такой милосердный, то забирай даром, я тебе его и так отдам, - сказал продавец.
Тут, к удивлению продавца, лицо мальчика вытянулось. - Нет, я не хочу брать его даром, - напряженным голосом произнес ребенок. - Этот котенок стоит ровно столько же, сколько и другие. И я готов заплатить полную цену. Я принесу вам деньги, - твердо добавил он.
Изумленно глядя на ребенка, сердце продавца дрогнуло. - Сынок, ты просто не понимаешь всего. Этот бедняжка никогда не сможет бегать, играть и прыгать, как другие котята. При этих словах мальчик стал заворачивать штанину своей левой ноги. И тут пораженный продавец увидел, что нога мальчика ужасно искривлена и поддерживается металлическими обручами.
Ребенок взглянул на продавца: - Я тоже никогда не смогу бегать и прыгать. И этому котенку нужен кто-то, кто бы понимал его, как ему тяжело, и кто бы его поддержал, - дрожащим голосом произнес мальчик.
Мужчина за прилавком стал кусать губы. Слезы переполнили его глаза... Немного помолчав, он заставил себя улыбнуться. - Сынок, я буду молится, чтобы у всех котят были такие прекрасные сердечные хозяева, как ты
Дата: Воскресенье, 01.12.2013, 00:08 | Сообщение # 49
Писатель
Группа: Администраторы
Сообщений: 1515
Статус: Offline
БРОД НА ПУТИ ВРАГА
Шли как-то раз по лесу два молодых охотника, Полкан и Ревун. Шли и ссорились, потому что любили они одну и ту же девицу-красавицу, а она водила за нос обоих. Каждый намерен был во что бы то ни стало жениться на Миланке, на все готов был ради этого.
Слово за слово — схватились кто за копье, кто за топор, глядят друг на друга люто, вот-вот кровь прольется! Вдруг слышат — смеется кто-то, да так звонко, так заливисто, что листья на деревьях трепещут, словно тоже смеются. Поднесли друзья к губам свои обереги: не иначе шутит с ними сила нечистая!
Огляделись — и видят, что возле плотины, насыпанной бобрами, появилась девица, да такой красоты, что Миланка устыдится рядом с нею встать. Какая коса! Какие глаза! Стан стройный, что березонька, а одежды на ней, почитай, и нет вовсе.
Вылупили глаза Полкан и Ревун, а девица им говорит с презрением:
- Эх, вы! Мужи, воины, храбрецы! Из-за какой-то девчонки кровь пролить готовы, нет чтобы отдать жизнь за землю свою, погибнуть в бою, как подобает героям-русичам.
- Да мы бы с радостью, — усмехнулся Полкан, которому сил нет как понравилась незнакомка. — Хоть сейчас готовы сделаться героями. Одна беда — нету нынче никакой войны. - Как это нету? — рассердилась девица. — А ну, глядите!
Склонилась она к воде, взбаламутила ее белыми руками — и увидали Полкан с Ревуном вражье войско, которое неуклонно подступало к границам их земель. Впереди бежал табун диких лошадей, а позади, скрываясь в пыльной завесе, мчались кровожадные степняки.
- Беда совсем близко, — сказала девица. — Бегите, пока не поздно, надо старейшин предупредить. А я разрушу броды-переходы, вода разольется, хоть ненадолго, а задержит врага.
Так вот кто это, поняли друзья. Водяная дева, бродница.
- Беги ты, друг, — предложил Полкан. — А я помогу красавице. - Вот еще! — заартачился Ревун. — Когда это я пятки врагу показывал? Сам беги. Передай от меня прощальный привет Миланке. Я же останусь с бродницей.
Ах, так?! Закипела кровь у Полкана, снова схватился он за топор, но тут незнакомка сердито развела руками — и друзья ахнуть не успели, как оказались за добрую версту от брода, уже у околицы своей деревни. Даже решили, что все это померещилось им, что нечистый дух ману навел. Но потом все же собрались с разумом, сообщили старейшинам об опасности, так что врага встретила не кучка растерянных сельчан, а отборная рать. Войско же кочевое весьма поубавило прыти — многие потонули во внезапно разлившейся реке, не найдя брода, — так что отбились русичи без особого урона.
И Полкан, и Ревун прославились в битве, поэтому первая красавица Миланка увенчала их обоих венками. И обиженно надула губки: герои на нее даже не взглянули — так и стреляли глазами в сторону леса, откуда доносился заливистый девичий смех, от которого трепетали листья деревьев…
